Санкт-Петербург, Концертный зал

Виктор Деревянко (фортепиано) и солисты оркестра Мариинского театра


ИСПОЛНИТЕЛИ:
Виктор Деревянко (фортепиано)
Алексей Лукирский (скрипка)
Антон Гаккель (виолончель)
Андрей Хотин
Михаил Ведункин
Арсений Шупляков (ударные)
Ольга Охроменко (челеста)


В ПРОГРАММЕ:
Модест Мусоргский
«Песни и пляски смерти» (переложение В. Деревянко для фортепиано и виолончели)

Сергей Рахманинов
«Вариации на тему Корелли», соч. 42 (переложение В. Деревянко для фортепиано, скрипки и виолончели)

Дмитрий Шостакович
Симфония № 15 ля мажор, соч. 141 (переложение В. Деревянко для фортепиано, скрипки, виолончели и 15 ударных инструментов)


Вокальный цикл Модеста Мусоргского «Песни и пляски смерти» (1875–1877) – одно из самых необычных воплощений в мировой культуре сюжета, известного со времен Средневековья. На замысел сочинения, подсказанный художественным критиком и другом композитора Владимиром Стасовым, оказала влияние и знаменитая Danse macabre Листа. Вместе с поэтом Арсением Голенищевым-Кутузовым Мусоргский создал оригинальную композицию из четырех самостоятельных частей, объединенных одним образом. В «Колыбельной» это смерть-утешительница, но в конце следующего номера, «Серенады», маска сострадания сорвана и победный клич смерти («Ты моя!») открывает подлинное ее лицо. В финале цикла образ смерти обретает поистине вселенский масштаб. Композитор заменил название «Торжество смерти», данное Голенищевым-Кутузовым, на «Полководец», построив музыкальный образ смерти на победоносно-устрашающем марше. Под впечатлением от первого исполнения «Полководца» Мусоргский писал поэту: «Какая-то пригвождающая к месту, какая-то неумолимая, смертельная любовь слышится! Это… смерть, холодно-страстно влюбленная в смерть, наслаждается смертью».
Владимир Горячих

«Вариации на тему Корелли» Сергея Рахманинова – одно из поздних произведений русского композитора, размышление на излюбленную им тему вечно бегущего и все уничтожающего времени. Вариации написаны в 1931 году за рубежом. Сама тема в жанре старинного танца фолии принадлежит даже не столько композитору Арканджело Корелли, сколько вообще эпохе барокко – это своего рода знак безвозвратно ушедшего «золотого века». В подчеркнуто строгом хоральном изложении темы уже заложена роковая неумолимость, а в мелодии звучат интонации знаменитой секвенции Dies irae – символа смерти. Двадцать вариаций можно сгруппировать в три раздела, которые образуют некоторое подобие сонатного цикла с лирической светлой серединой (14 и 15 вариации) и драматическим бурным финалом (с 16 по 20 вариации), в котором мотив Dies irae отчетливо слышен в имитациях колокольных звучностей.
Рахманинов сам впервые исполнил «Вариации на тему Корелли» и впоследствии множество раз играл это произведение в разных концертах. Будучи гениальным пианистом, он использовал в вариациях практически всю палитру возможностей рояля, соединив виртуозную технику с тонкими жанровыми стилизациями и изысканной колористикой.
Егор Ковалевский

Пятнадцатая симфония соч. 141 (1971) Дмитрия Шостаковича, как и многие другие его симфонии, глубоко автобиографична. «Я хочу написать веселенькую симфонию», – признался Шостакович своему ученику и коллеге Борису Тищенко в начале 1971 года. Первое Allegretto перед показом в Союзе композиторов Шостакович назвал «игрушечным магазином». Впрочем, «игрушечность» эта сродни кукольности, злой изнанке жизни-цирка, одерживающей верх над человеческим теплом и сердечностью.
В Allegretto слышны отзвуки ранних сочинений Шостаковича, а посреди собственных тем композитор цитирует мотив из увертюры к «Вильгельму Теллю». Только если у Россини это живой, горячий, струнно-полнозвучный марш-галоп, то у Шостаковича – механически ровный его медный вариант-пародия (словно из пьесы для садово-паркового оркестра). Это не самое злое скерцо, но и не вполне доброе воспоминание о детстве.
Вторая часть Adagio – автоэпитафия, каких у Шостаковича в последних сочинениях немало, но эта – самая грандиозная. В гигантской кульминации – ослепительном мажорном tutti – «самооплакивание» соединяется с переживанием общего всенародного горя. Звучит величественный реквием, подобный многофигурному памятнику-мемориалу на площади.
Тишину последних тактов Adagio прерывают волыночные басы Скерцо (Allegretto). Но его танцевальный характер обманчив – это гротеск, зловещий и предвещающий финал. Перестук ударных, пляска скелетов отсылает к коде второй части Четвертой симфонии. Так создается «арка» из начала семидесятых к зловещему для Шостаковича 1936-му. Потом этот образ появляется в финале (Adagio. Allegretto). В последней части, открывающейся мотивом Судьбы из вагнеровского «Кольца нибелунга», немало и других загадочных мелодических аллюзий – на темы романса Глинки, бетховенской сонаты, или знаменитого мотива томления из «Тристана»... Вместе с темами-монограммами BACH и DSCH, вместе с краткой пассакалией, вызывающей в памяти аналогичные страницы из Седьмой и Восьмой симфоний, из «Леди Макбет», они словно очерчивают «жизнь героя», его духовное пространство. Поразительная находка – колокольчик и челеста, отсылающие нас к началу симфонии – «игрушечному магазину». А одновременно на остинатном ритме пассакалии (пиццикато струнных) ударные выстукивают, вызванивают «пляску смерти», звучащую теперь просветленно, примиряюще. Последний колокольчик – он же первый: круг замкнулся!
Иосиф Райскин

Возрастная категория 6+

Любое использование либо копирование материалов сайта, элементов дизайна и оформления запрещено без разрешения правообладателя.
user_nameВыход