В 1923 году странствия Прокофьева привели его в Париж, столицу современной европейской музыки 20-х годов. Местная публика уже была знакома с его произведениями: Прокофьева на своих концертах охотно исполнял другой эмигрант – Сергей Кусевицкий, после революции перенесший свою бурную концертную и издательскую деятельность в Европу и Америку. Под управлением Кусевицкого прозвучали «Семеро их», «Скифская сюита», первый скрипичный и второй фортепианный концерты, а позже – фрагменты из еще не оконченного «Огненного ангела». Приехав в Париж, Прокофьев, обрадованный приемом публики, не испугавшейся его стихийной и скифской музыки, решил написать симфонию «из железа и стали». Она была закончена в 1925-м после «девяти месяцев бешеного труда» и посвящена Кусевицкому, который и исполнил ее впервые 6 июня того же года. Результат долгой напряженной работы показался слишком сложным даже парижанам, и премьера была встречена прохладно. Симфония так и осталась одним из наиболее редко звучащих сочинений Прокофьева.
Вторая симфония построена необычно – она состоит из двух частей. Первая часть – сонатное аллегро, в «железной музыке» которого можно услышать и Стравинского, и урбанистические искания французской «шестерки», и музыку самого Прокофьева, как раз после окончания симфонии принявшегося за конструктивистский балет «Стальной скок».
Вторая часть – вариации. После всех диссонантных нагромождений первой части их тема подчеркнуто проста и диатонична. Ее Прокофьев написал еще в 1918 году в Японии. В шести следующих за темой вариациях тема оборачивается то насмешливой скоморошиной, то странной, потусторонней лирикой, то страшными кульминациями, воскрешающими образы первой части. Кода, где тема звучит в первоначальном виде, дарит успокоение и разрешение.
Анастасия Спиридонова
История создания Третьей симфонии Сергея Прокофьева связана с оперой «Огненный ангел» по одноименному роману Валерия Брюсова. Завершенная в 1927 году, опера по разным причинам так и не увидела сцены, и Прокофьев использовал ее музыкальный материал для создания симфонии. Подобные случаи в творчестве Прокофьева уже были, однако прежде он составлял сюиты на основе театральной музыки, не внося в нее существенных изменений. Здесь же темы оперы получают развитие в подлинно симфоническом ключе. Мрачная мистика, господствующая в опере, накладывает свой отпечаток и на симфонию. Открывающая ее неистовая, призывная тема проходит позднее в кульминациях III и IV частей. Главная и побочная темы I части связаны с образами одержимой духами Ренаты и рыцаря Рупрехта. Хорал у струнных в начале II части отсылает к последнему действию оперы, в котором Рената ищет покоя, удаляясь в монастырь. Зловещие мотивы среднего раздела предвосхищают инфернальную атмосферу последних двух частей. В скерцо ее создают тембровые эффекты струнной группы, разделенной на 13 голосов. Грандиозный финал сочетает вихреобразное движение звуковых массивов с ритмами траурного шествия и мистическим «звучанием тишины» в центральном разделе.
Владимир Хавров
В 1850-е годы немецкой публике был известен молодой пианист Иоганнес Брамс, в репертуаре которого были фортепианные концерты Моцарта и Бетховена. В начале 1880-х во всех крупных городах Германии и Австро-Венгрии успели оценить Первый концерт Брамса ре минор, соч. 15, в исполнении автора. Однако успех к сочинению пришел не сразу: премьера в Ганновере 22 января 1859 года и последовавшее вскоре исполнение концерта в Лейпциге Брамса не порадовало. Понятно, что «пронзительные диссонансы» и«неприятные звуки», как выразился обозреватель «Сигнала музыкального мира» Эдвард Бернсдорф, не понравились критикам. Как ни странно, публике концерт сперва тоже не понравился. В Лейпциге обошлось без аплодисментов. Фирма «Брайткопф и Гертель» даже отказалась сотрудничать с молодым и по-видимому неперспективным композитором.
А дело в том, что первые слушатели ждали привычной концертной музыки – виртуозной и необременительной. Вместо этого им предъявили сочинение симфонических масштабов, перекликающееся с Девятой симфонией Бетховена. В первой части концерта бушуют нечеловеческие страсти, но ошеломленные меломаны не смогли сполна насладиться даже Adagio – прекрасным образцом брамсовской лирики (сам композитор говорил, что вторая часть концерта – это портрет его музы Клары Шуман).
Анна Булычёва