Интерес к оркестровому письму венских классиков, и прежде всего Гайдна, возник у Прокофьева во время обучения в Петербургской консерватории в классе дирижирования Николая Черепнина. Прокофьев писал: «Мне казалось, что если бы Гайдн дожил до наших дней, он сохранил бы свою манеру письма и в то же время воспринял бы кое-что от нового. Такую симфонию мне и захотелось сочинить: симфонию в классическом стиле». Замысел был реализован несколько лет спустя.
Оркестровый состав, избранный Прокофьевым для симфонии, соответствует инструментарию венских классиков: двойной состав духовых (без видовых инструментов и тромбонов), литавры и струнная группа. Последовательность частей, их форма и драматургия также в основном следуют модели, типичной для венской классической симфонии. Лишь место традиционного менуэта или скерцо (III часть) занимает гавот – жанр, ставший впоследствии «визитной карточкой» Прокофьева.
Музыкальный язык, однако, безошибочно указывает на принадлежность этой симфонии к музыке XX века. Неожиданные и яркие модуляции-сдвиги в далекие тональности, использование инструментов в весьма виртуозном ключе, ироническая трактовка музыкального материала – черты уже вполне сформировавшегося к этому времени стиля Прокофьева.
«Классическая симфония» Прокофьева – не прямая стилизация под Гайдна, но опыт переосмысления, взгляда на его наследие из XX века. Такой подход предвосхищает направление в музыке, получившее название неоклассицизма.
Владимир Хавров
Мгновенья пляшут вальс.
Ведут гавот века …
Константин Бальмонт
В сонете, посвященном молодому Сергею Прокофьеву – автору Третьего фортепианного концерта, Бальмонт напророчил лучшие балеты зрелого мастера. Балеты о величии и силе любви, балеты, пронизанные любовным томлением, музыку, рожденную любовью, con amore, amoroso.
От «услышанных» поэтом в Третьем концерте Прокофьева балетных сцен оставалось каких-то полтора десятилетия до «Ромео и Джульетты» (где, как эхо юных лет, зазвучит Гавот из Первой «Классической» симфонии). Оставалось еще пять лет до «Золушки» с ее по-прокофьевски «аутентичными» гавотами, бурре, паспье, паваной, с ее упоительными вальсами, вариациями и мазуркой.
Трудно поверить, что завершенная партитура «Ромео и Джульетты» в течение нескольких лет пробивалась на отечественную сцену. Трудно поверить, что Большой театр поначалу отказался от «Ромео и Джульетты»: мировая премьера гениального русского балета состоялась 30 декабря 1938 года в Чехословакии в Брно, городе Леоша Яначека, благодаря энтузиазму балетмейстера и исполнителя заглавной роли Иво Псота. Из-за напряженной предвоенной ситуации (пресловутого мюнхенского сговора) композитор не был свидетелем сценического рождения своего детища.
На родине балет спас Мариинский (тогда Кировский) театр: 11 января 1940 года прошла с огромным успехом ленинградская премьера, ставшая звездным часом Галины Улановой. Но и здесь судьба шедевра в буквальном смысле слова висела на волоске. За две недели до первого представления оркестр на своем бурном собрании вынес решение: во избежание провала спектакль снять! А в театре остряки судачили: «Нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете». Как они потом были посрамлены!
Между тем, задолго до театральной премьеры, музыка «Ромео и Джульетты» вызывала восторг слушателей в концертных залах. Три сюиты для симфонического оркестра из музыки балета, Десять пьес для фортепиано (их сам Прокофьев часто исполнял в своих клавирабендах) скоро стали весьма популярны, что в немалой степени и содействовало сценической постановке балета.
Иосиф Райскин
Концерт для фортепиано с оркестром № 2 был одним из любимых сочинений Сергея Сергеевича Прокофьева. Композитор впервые сыграл его в конце летнего сезона 1913 года в Павловске (дирижировал Александр Асланов). Премьера ознаменовалась «роскошным» скандалом: Прокофьева заклеймили как кубиста и футуриста. И он немедленно сделал «кубофутуристский» и чудовищно трудный для пианиста концерт своей визитной карточкой: играл его в Лондоне Дягилеву при первом знакомстве, а в 1915 году выбрал для официального дебюта в Риме. Когда Прокофьев эмигрировал, партитура осталась на родине (и до сих пор не найдена). В 1923 году композитор восстановил ее и вскоре издал концерт.
Сейчас трудно понять, что могло отпугнуть слушателей в завораживающей первой части. Неужели огромная, медленно восходящая к кульминации каденция солиста, которая так сложна, что записана на трех строчках (как бы для трех рук)? Вторая часть, скерцо, – одна из лучших пьес в жанре «вечного движения». В партии фортепиано нет ни одной паузы! Начало третьей части, интермеццо, заслуживает название футуристского, однако солист вступает с изящной фантастической темой. А бурное, необузданное начало финала мудро уравновешено спокойным средним разделом в характере колыбельной.
Анна Булычёва