В историю мировой музыкальной культуры ХХ века С.В. Рахманинов вошел как хранитель и защитник «традиционных ценностей» в музыке. «Если вы, прежде чем отправиться в новый мир, приложите максимальные усилия к тому, чтобы близко познакомиться со старым миром, то может случиться, что вы легко придёте к выводу: в старом мире осталось ещё много возможностей... Старый язык обладает неисчерпаемо богатыми возможностями». Эти слова композитора из интервью 1941 года особенно актуальны для поздних сочинений, созданных в годы эмиграции. Одно из них - Рапсодия на тему Паганини (ор. 43, 1934) - нередко рассматривалась именно в этом ключе: как соединение «старого» (стиля, унаследованного Рахманиновым от XIX века и обогащенного в его творчестве) и «нового» (элементов новейшей музыки, джаза, эстрадных жанров). Критики отмечали виртуозность произведения, аллюзии на романтический пианизм Ф. Листа и М. Мошковского. Сегодня, когда споры о «традиционализме» и даже упреки в «старомодности» Рахманинова ушли в прошлое, современность Рапсодии видится совершенно в другом свете.
Для своего сочинения, написанного в форме вариаций, композитор выбрал тему знаменитого 24-го Каприса для скрипки Н. Паганини. Тема эта - яркий символ эпохи романтизма, одновременно она может считаться своего рода музыкальным «двойником» самого Паганини, композитора, виртуоза-скрипача, чей музыкальный гений так и остался загадкой для современников. Но уже в первых вариациях появляется и другая знаменитая тема, тоже заимствованная Рахманиновым - из средневекового католического песнопения Dies Irae («День гнева»). Мелодия Dies irae, отзвуки которой звучат во многих сочинениях композитора, имела для него глубоко символическое значение, личный смысл, раскрывающийся лишь в совокупности всего творчества. Обе темы, неся в себе шлейф «старых» смыслов и значений (в том числе, из произведений других композиторов, в которых они были использованы), встречаются в Рапсодии Рахманинова и начинают свое загадочное путешествие во времени и пространстве - жанров, стилей, эпох. 24 вариации (символическая отсылка к Капрису Паганини) как 24 эпизода этого путешествия, с яркими событиями и неоднозначным концом, смысл которого, вероятно, будет своим для каждого слушателя Рапсодии.
Владимир Горячих
Одиннадцатая симфония «1905 год» - программное историческое полотно, рожденное хрущевской «оттепелью» середины 50-х - начала 60-х годов прошлого века. Это было время надежд - как показало время, наивных - на постепенное преобразование советского монстра в так называемый «социализм с человеческим лицом». Шостакович написал о первой русской революции 1905 года программную симфонию, позволяющую проецировать ее на позднейшую историю - и на венгерские события 1956-го, и на «пражскую весну» 1968-го, вплоть до современности. Композитор высказался с исчерпывающей полнотой: «Я отождествляю программность и содержательность... А содержание музыки - это не только детально изложенный сюжет, но и ее обобщенная идея или сумма идей...»
Четыре части симфонии, исполняемые без перерыва, пронизаны системой лейтмотивов - собственных тем композитора и русских революционных песен. Одиннадцатая симфония с очевидностью обнаружила в музыке композитора то, что свойственно подлинно гениальным произведениям: симфония вбирает, «впитывает» в себя все, что происходит с нами, мы - слушатели, современники - наполняем ее новым смыслом, толкуем по-новому.
Недальновидные критики напрасно считали симфонию уступкой догмам «социалистического реализма», данью коммунистическому официозу. Одиннадцатая - такая же страшная правда о ХХ веке, об эпохе тоталитаризма, как и другие ее более знаменитые «сестры» - Четвертая, Пятая, Седьмая, Восьмая симфонии Шостаковича. Недаром под музыку расстрела на Дворцовой площади («9 января») кинорежиссеры монтируют документальные кадры ГУЛАГа! Или, напротив, вступают с музыкой в зловещий контрапункт, показывая на ее фоне ликующие толпы первомайской демонстрации на той же самой Дворцовой площади в советское время!
Иосиф Райскин
| user_name | | Выход |
