Царская невеста

«Живи незаметно!» – давным-давно советовал греческий философ. Подальше от царей и царедворцев! Не приметил бы Иван Грозный красавицу Марфу Собакину – быть может, прожила бы она долгую и благополучную жизнь. Но перст судьбы, пропустив две тысячи кандидаток, остановился именно на Марфе; через две недели после свадьбы с государем избранница скончалась. Русский дворянин и литератор выпускник Царскосельского лицея Лев Мей рассказал историю третьего брака царя-многоженца по-своему. В пьесе Мея Марфа до того, как стать царской невестой, уже была нареченной другого жениха – молодого боярина Ивана Лыкова – и «идеей фикс» опричника Григория Грязного. Все имена героев Мей заимствовал из исторических источников, кроме одного имени – Любаши. В отличие от прочих персонажей, у Любаши нет ни отчества, ни фамилии, она – любовница Грязного и только. Квартет главных героев прямо-таки просится из пьесы в оперу: тут тебе и ангельское сопрано, влюбленное в благородного тенора, и разлучница-мстительница-меццо, и маскулинный соперник-баритон. Римский-Корсаков присмотрел драму Мея в качестве возможного источника либретто еще в 1860-х годах, но взял в работу только в конце 1890-х. «Царская невеста» стала девятой оперой Николая Андреевича. Окруженная корсаковскими сказками (ближайшие – «Садко» (1896) и «Сказка о царе Салтане» (1900)), она резко отличается от них не только «историческим» сюжетом и антуражем, но и поразительным психологизмом и трагедийным накалом. В общеевропейской панораме жанра хронологические соседи «Царской невесты» – пронзительно натуралистические оперы итальянских веристов, пуччиниевские «Богема» и «Тоска»; через три года после московской премьеры «Царской», в Париже поставят «Пеллеаса и Мелизанду» Дебюсси – еще одну оперу о любящих друг друга полудетях-полувзрослых, о кроткой девушке с изумительно длинными волосами…
Принимаясь за работу, Римский-Корсаков поставил себе четкую задачу: «Стиль оперы должен был быть певучий по преимуществу» (из «Летописи моей музыкальной жизни»). Так и вышло: «“Царская невеста” представляет собой ясный и откровенный поворот к пению» (из письма композитора к жене). Мелодический дар Римского-Корсакова раскрылся здесь с исключительной силой и с новой стороны. Арии, ансамбли, хоры – всё здесь певуче, всё ложится на слух и на душу. На основе традиционных оперных амплуа Корсаков лепит живые характеры, из типических сюжетных ходов творит линии судеб, которые вызывают и интерес, и сочувствие. Так, множество опер XIX века открываются массовой сценой – вечеринкой, – во время которой главный герой поет выходную арию. Здесь тоже все начинается с пирушки, с кубков да чарок, но главный герой поет свой монолог сразу, до прихода гостей. Он уже не один из них, он уже «не тот». Медведя сокрушил (вон шкура на стене), а теперь признаётся: «…любовь крушит мне душу». Еще пример: нередко в операх «мужское» первое действие противопоставлено «женскому» второму; здесь в первом действии тоже сплошь мужчины на сцене (плясуньи и песенницы не в счет, это просто фольклорный орнамент), но прямо в середину этой разгоряченной толпы Корсаков выводит Любашу. В полной тишине, без оркестра, она поет не выходную каватину, а русскую «народную» песню. В простом напеве Любаши Корсаков сумел сконцентрировать столько душевной боли, что «сердце замирает» не только у Малюты Скуратова. Противоположный тип женственности – Марфа, райский цветочек, выросший под бархатно-синим небом, среди лазурных колокольчиков, – русская сестра Эльзы из оперы «Лоэнгрин», чья музыка наполнена «голубым эфиром» (Вагнер). Не Марфа открывает впечатляющий ряд сопрановых героинь, которые потеряли рассудок, но в ее образе есть нечто глубоко самобытное, а именно – слияние двух важнейших русских архетипов святости. Первый – блаженные юродивые, второй – страстотерпцы, противопоставившие злу не силу, а беззлобие. Рифмуется с национальным архетипом и фигура Грязного – «разбойника лютого», в котором внезапно «совесть Господь пробудил». Таким образом, Римский-Корсаков «перепрошивает» действующих лиц своей оперы, укореняя их в русской культуре. Видимо, это помешало должному признанию «Царской невесты» за рубежом, несмотря на ее безоговорочные музыкальные красоты. Зато «дома» она пользуется огромной любовью слушателей, готовых сопереживать корсаковским героям, испытать финальный катарсис и потрясенно выдохнуть вместе с хором: «Ох, Господи!» Христина Батюшина