29.05.2012

Интервью c Александром Раскатовым

Александр Раскатов

Биография Александра Раскатова

 

 

  Сложно ли быть композитором в XXI веке? Нет ощущения что «все уже написано»?
Писать ноты несложно, а писать то, что тобой выстрадано, было трудно всегда – и в XVI, и в XVII и в XVIII веке. Как сказал Стравинский, «писать музыку становится все сложнее, и это было всегда». Другое дело, что раньше, лет 200 тому назад, между композитором и публикой не существовало диких барьеров, которые имеются сейчас.
В наше время все планируется на 3–4 года вперед. После премьеры моей оперы в Амстердаме, которая прошла с большим успехом, директор театра мне сказал: «Жаль, что мы не живем в эпоху Верди. Тогда мы с тобой сразу бы подписали контракт на новую оперу, а так у меня на 2013 год голландец, на следующий год немец…».
В этом смысле научно-технический прогресс обратно пропорционален продуктивности творческого мозга (я говорю сейчас только о композиторском труде). Когда я смотрю на досье, которое у меня скопилось из переписки по поводу своих сочинений, то прихожу в ужас. Мне нужна целая комната, чтобы хранить эти никому не нужные бумажки! Однажды у меня был один довольно важный заказ. Я не мог начать работу, пока заказчик не поставил на контракте свою подпись. Так вот, на оформление трех страниц заказа у них ушло больше времени, чем у меня на написание 200 страниц партитуры! Если же говорить о том, что все уже написано и ничего нового создать невозможно – то, по моему мнению, это очень порочные теории. Пока существует тайна рождения, тайна смерти, тайна Любви, тайна космоса, нельзя написать ничего, ставящего точку.

Живя за рубежом, вы продолжаете ощущать себя русским композитором?
Чем дальше, тем больше. Тут происходит что-то странное, я много об этом думал. Я родился в Москве и прожил там 40 лет. C какого-то момента я начал очень интересоваться тем, что происходит на Западе, покупать ноты, диски… Помню, из одной поездки во Францию я привез кучу партитур Ксенакиса и Шелси. Я до сих пор вхожу в АСМ (Ассоциацию современной музыки), созданную покойным Эдисоном Денисовым. в 1993 году в Париже при его участии был организован фестиваль. Знаменитый гобоист Морис Бург и Оркестр Радио Франции сыграли мой концерт для гобоя. Зал был полон, и даже Анри Дютийё сидел на ступеньке. Тогда же фирма «Дюмон» выпустила мой первый авторский диск, который лихо разошелся.
Этот диск услышали Андрей Волконский, Арво Пярт и Серж Черепнин, которые были кураторами немецкого издательства «Беляев». Они решили пригласить меня в свое издательство, дали какую-то стипендию. Так по их приглашению я переехал в Германию. Когда я окончательно осел в этой стране, у меня появилось странное ощущение. Вокруг меня образовалось совершенно непривычное музыкальное поле. B музыке композиторов, которая там звучала, во главу угла была поставлена чистая технология и проблема «что?» была полностью заменена на проблему «как?». B этот момент у меня второй раз в жизни возникло желание плыть против течения.
Тогда я много размышлял об этих проблемах и мне очень помог Дьердь Куртаг, который подарил мне свою дружбу. Он дал мне первую премию в Зальцбурге на Пасхальном фестивале. Я ему сказал: «Я никак не могу понять, нужно ли мне что-то в себе менять? Здесь совершенно другая музыка». Он мне ответил: «Вам ничего не нужно менять, просто лучше узнать самого себя». C этих пор я стараюсь узнать себя получше, хотя в чужой языковой среде это очень трудно сделать.
Я бы уподобил композитора маятнику, колебания которого захватывают огромные геополитические пространства между Востоком и Западом. Хочется быть везде – и тут и там – и чем шире этот размах, тем больше людей можно заразить вирусом своего «я».
В этом отношении для меня очень важна опера «Собачье сердце». Опера с огромным успехом прошла по-русски в Амстердаме, по-английски в Лондоне, а в марте 2013 года она будет исполнена Ла Скала под управлением Валерия Гергиева.
Я российский композитор и без показа этой оперы в России мое счастье будет неполным, но, к сожалению, требования наследника Булгакова, господина Шиловского, свели возможность поставить эту оперу в России на нет. По этим же причинам был аннулирован показ оперы в 2015 году в Метрополитен-опере.
Интересно, что сам Булгаков мечтал, чтобы кто-нибудь однажды написал оперу на его сюжет. B архивах Большого театра, где он подрабатывал переделывая либретто, есть письмо, в котором он прямо говорит об этом.
Сейчас с Шиловским и со мной и работает известный парижский адвокат Андре Шмидт. Работа продвигается крайне медленно, но я верю в конечный успех этого дела. Как я сказал адвокату, один раз «Собачье сердце» было арестовано идеологически, а второй – экономически. Нельзя чтобы над нами смеялись на Западе – дескать, русские сами между собой договориться не могут.
Идиотизм современного авторского права таков, что ты не можешь строчки взять без разрешения родственников, которые иногда очень далеки от литературы и музыки, и хотят только деньги. Но представьте, скольких произведений мы бы недосчитались, если бы Моцарт должен был просить справку у Бомарше, Мусоргский – у детей Пушкина, Шостакович – у внуков Лескова. Слава Богу, я не знал этого закона, иначе я бы никогда не взялся писать «Собачье сердце».

Для вас музыка – это больше дело чувств или ума?
И то и другое. Если нет одного из этих параметров, это уже означает некую ущербность. Сочинение должно быть выполнено с огнем в душе. Если вы при сочинении музыки ничего не испытываете, как можно заразить этим аудиторию? Музыка – это сорт вируса, который передается другим. Но то, что написано с огнем в душе, затем должно быть проверено холодной, трезвой головой.
Если в сочинении нет интеллектуальной составляющей, можно легко прийти к графомании. Если же нет чувства, желания достучаться до человеческого сердца, результатом будут сухие аналитические опусы.
Здесь я встречаю чаще последний случай. Несколько лет назад я был приглашен в Канаду и наблюдал процесс зарождения новых произведений. Еще до того, как сочинение было написано, студент был обязан сделать его научный анализ. Результаты были печальными. Кому захочется есть икру, которую до вас уже ели? Слава Богу, что есть тайна, которую объяснить нельзя. Ведь если музыку можно было бы объяснить словами, зачем она вообще нужна была бы как вид искусства?

Что вы считаете своим главным достижением в жизни?
Главным для меня является тот факт, что через все мучения я пришел к состоянию внутренней свободы. Я понимаю, что своей музыкой ничего никому не должен, что я имею право на «мессидж». Я абсолютно не институциональный человек, я нигде не преподаю, у меня нет своих фестивалей, и это чувство правоты мне, как одиночке, сохранить очень трудно. Я все время играю на чужом поле. в Англии, когда ставили мою оперу, у меня было ощущение, что я вышел играть один против «Челси» и «Манчестер Юнайтед» одновременно. Система протекционизма по отношению к своим развита до такой степени, что это тема отдельного разговора.

Вы любите футбол? Какая ваша любимая футбольная команда?
Я москвич и всю жизнь болел за московское «Динамо», даже Яшина самого мальчиком видел. А теперь, несмотря на то, что они недавно проиграли, я болею за «Барселону». Мне кажется, что такой команды никогда в истории футбола не было. В Англии я симпатизирую «Арсеналу» и «Челси» и терпеть не могу «Манчестер Юнайтед», также как весь немецкий футбол. Чемпионат Франции – это вообще не интересно. Естественно, я буду, как и все, болеть за Россию этим летом. Я очень счастлив, что Россия получила право на проведение чемпионата мира по футболу; это резко поднимет уровень футбола во всей стране, не говоря уже про все гигантские новые стадионы, которые останутся в качестве наследства новым игрокам.

У вас есть увлечения, которым вы уделяете много времени?
С удовольствием поиграл бы в шахматы – да не с кем, пошел бы за грибами – да некуда, рассказал бы пару смешных анекдотов – да не кому. Смотрю футбол, когда могу, а на остальное у меня просто нет времени. Главное хобби – это поневоле все та же проклятая администрация. Она съедает у всех людей все свободное время. Если что-то убьет Европу – это именно она. Мне говорили, что среднестатистический француз один день в неделю тратит только на разбор административных писем и секретариат. Это страшная чума, которая, слава Богу, до России еще не докатилась.

Вы разделяете в своем творчестве музыку коммерческую и музыку «для души»?
Я когда жил в России, много работал в кино. Это кормило и давало возможность работать для души. Кроме того, работа в кино имела еще один важный плюс – можно было сразу услышать в живом исполнении то, что ты написал. Иногда намеченные в кино идеи, оказывались важны для меня и могли перекочевать в сочинение «для души». Хотя, честно сказать, я и в коммерческой музыке старался избегать халтуры и относиться к сочинению искренне.
Здесь, в Европе, мир коммерческой музыки и то, чем занимаюсь я – это абсолютно разные вещи. Очень редко композитор серьезного жанра получает возможность написать музыку к фильму, и пример Прокофьева, Шостаковича или Шнитке здесь практически невозможен.
С другой стороны, если сочинение – твой источник существования, то ты не можешь позволить себе работать без заказа, а это приводит к тому, что некоторые важные идеи могут так и остаться нереализованными. А когда тебе предлагают написать, то, о чем ты не думал и платят за это деньги, то приходится говорить «да».

Вы думаете, у русской и – шире – европейской культуры есть будущее? Мир стремительно меняется…
Глобальная проблема заключена в том, что в XX веке, в результате многих причин, произошла тотальная дегуманизация искусства и, в частности, музыки. с одной стороны существует музыка, которая обслуживает интересы миллиардов людей, с другой – есть элитное искусство для кучки снобов. И тот и другой вид равно далеки от истинных человеческих ценностей. Цель музыки не в том, чтобы написать лучше, чем сосед по лестничной клетке, но и не в том, чтобы миллионы людей под нее дрыгались. Нужно искать узкий путь к спасению, и каждый находит его сам.
Интересно, что сейчас многие элитные композиторы балдеют от плясок каннибалов Новой Гвинеи или барабанного боя африканских племен. Эта музыка тоже не человечна, она относится к догуманистическому периоду. Это сближает две исторические эпохи – современный авангард и древний фольклор. Но я думаю, что мир может измениться и в лучшую сторону, если идеи человечности вернутся домой. Мы дошли до определенного предела, и я надеюсь, что маятник должен качнуться в другую сторону.

За свою жизнь вы, наверное, повстречались со многими замечательными людьми. Какие встречи вам особенно запомнились?
Для того чтобы встретить замечательных людей не обязательно уезжать из России. Я прожил в Москве 40 лет и уверен, что такого обилия редких личностей, какое у нас было лет двадцать тому назад, нигде больше не встретишь. Однажды я писал музыку к театральной постановке, где были заняты Иннокентий Смоктуновский и Олег Ефремов. Они должны были в этом спектакле петь мою музыку. И вот, с интервалом в один день, они оба пришли ко мне домой. Я помню, Смоктуновский вошел и скромно представился: «Здравствуйте! Кеша». Мы очень хорошо посидели и с тем и с другим, но я даже не догадался сделать фото. Думал, что так будет всегда. Я считал, что все происходящее нормально. Потом то, что было тогда нормальным, стало нереальным. Вообще, мне не хватит книги, чтобы рассказать обо всех, кого я знал.
Здесь же знакомства, даже теплые, имеют деловой и потому разовый характер. Они лимитированы изначально. Самым курьезным было мое знакомство в Страсбурге. Мне пришлось принять участие в концерте посвященном борьбе с раком, оно было организовано Европарламентом. Я играл в одном концерте вместе с Джонни Холидеем и Джейн Биркин – крупнейшей французской актрисой. Мы познакомились, а это здесь культовые люди.

Раньше, в Советском союзе свобода творчества была ограничена идеологией. Накладывает ли на нее какие-то ограничения мир шоу-бизнеса, к которому сейчас уже можно отнести и академическую музыку?
Я не могу относить себя к сторонникам каких-либо зажимов, но в СССР был один плюс. Дело в том, что всякое действие рождает противодействие. Но для этого необходимо, как минимум, наличие течения. Иначе, как Пушкин сказал, «куда ж нам плыть?». В СССР течение было фантастически сильным, поэтому те, кто шел против него, достигали выдающихся результатов. Назовем Шостаковича или Шнитке.
Потом вдруг все стало возможно и выяснилось, что когда все возможно – ничего нельзя. Мусоргский в своих письмах очень иронично писал про людей, которые считают, что мир звуков безграничен. Да, мир звуков безграничен, но мозги-то ограничены.
Шоу-бизнес – это другая история. Он на все накладывает ограничения не менее страшные. Это не идеологические ограничения, а экономические. Это гораздо страшнее, потому что шоу-бизнес ориентирован не на качество, а на количество. Поскольку человечество неуправляемо плодится с кроличьей быстротой, этот параметр может оказаться фатальным. Если представить себе культуру в виде масла, которое намазано на бутерброд, а затем увеличить этот бутерброд до неимоверных размеров, то масло просто исчезнет.

Аудитория современной академической музыки не очень велика. Зачем вы делаете, то, что делаете?
Я не очень согласен с постановкой вопроса. Академическая – значит застывшая, закосневшая в своем развитии. Действительно существуют секты композиторов, достаточно влиятельные и могущественные. Они обслуживают сами себя, поскольку в стае выжить легче. Но я лично себя не связываю ни с какой школой. Это приводит к каким-то трудностям, но, наверное, мне везло.
При исполнении моих сочинений – в Концертгебау, мюнхенском Геркулес-зале, Фестиваль-холле в Лондоне – залы были полными. Было дано восемь представлений моей оперы в Амстердаме, семь в Лондоне – в обоих случаях на последних спектаклях порядка 500 человек не могли купить билет и остались за дверью. Я считаю это для музыки высоким показателем.
Наша ошибка в том, что мы делаем из современной музыки жупел, воронье пугало. Мне кажется самый правильный путь – регулярное создание смешанных программ. Нельзя создавать из музыки, которая пишется сегодня, резервации как для индейцев. Она должна жить в контексте произведений прошлого, только тогда она может заиграть новыми красками.
Еще одна глобальная проблема – полное оглупление публики. Сейчас благодаря интернету люди очень быстро набирают информацию; при этом рост ума и самостоятельного мышления обратно пропорционален.
Все жалуются на дикую усталость. Люди не хотят думать. Они хотят to have fun.
Недавно в одном крупном французском оперном театре был поставлен «Воццек», опера почти классическая. в рецензии на спектакль было написано: «зачем французам ‘‘Воццек’’? Зачем усталому человеку, который возвращается после работы домой слышать эту музыку?».
Я считаю, что сам термин «современная музыка» абсолютно ложный. Разве Шуберт писал не современную музыку? Каждый композитор пишет в том времени, когда он живет. в словосочетание «современная музыка» можно вложить негативный подтекст – в таком случае это музыка, которая рождается со своим временем и со своим временем умирает.
Во всех остальных случаях для меня это просто музыка.

Беседовала Екатерина Юсупова

Любое использование либо копирование материалов сайта, элементов дизайна и оформления запрещено без разрешения правообладателя.
user_nameВыход