Интервью с народным артистом России Михаилом Воскресенским. 28 декабря пианист выступит с сольной программой в Концертном зале Мариинского театра в рамках Х международного фестиваля «Лики современного пианизма».
– Мне приходилось слышать мнение, что главное качество писателя — интуиция. А каким основным качеством должен обладать пианист?
– Для того чтобы быть хорошим музыкантом нужно обладать многими качествами. В том числе, конечно, и интуицией. Но без хорошей образовательной базы она не поможет. Мы все-таки практики – двигаем пальцами по клавишам. Поэтому нам не обойтись без хорошей школы. Я учился у Льва Николаевича Оборина, знаменитый Мацуев учился у Наседкина и Доренского.
Были у нас гениальные музыканты: Софроницкий, Гилельс, Святослав Рихтер! Думаю, многие помнят эти великие имена. Хотя иногда и забывают… У них была интуиция! Но если бы Софроницкий не занимался у Леонида Николаева в Санкт-Петербурге и не обладал феноменальными качествами – волей, яркостью мышления, знаниями, – то интуиция ему бы не помогла.
Необходима также индивидуальность, поскольку сейчас пианистов огромное количество и каждый из них получил великолепную базу – пальцы бегают, играют быстро. А интересно ли их слушать? Чтобы было интересно, у исполнителя должно быть яркое, интересное творческое лицо.
– А как его выработать – творческое лицо?
– Творческое лицо не выработаешь! Творческое лицо дает Господь Бог! Надо иметь талант. Если он есть, то его необходимо пестовать. Интуиция – составляющая таланта. Но с одной интуицией великим музыкантом не стать, так как в нашей профессии огромную роль играет профессионализм.
– Кстати, о вашем профессионализме писал ваш педагог по училищу Илья Рубинович Клячко. В одной из рецензий он утверждал, что вам удается добиться «самого трудного – выразительности формы в целом». Какие приемы вы для этого используете?
– Никаких! Для этого не требуются никакие приемы (смеется). Нужно умение прочитать произведение. Начиная работать над новой вещью, я сначала проигрываю ее от начала до конца. Пытаюсь понять, о чем она мне говорит и что я лично могу ею сказать. Первоисточники здесь чрезвычайно важны. Существуют автографы, оригинальные издания, то есть издания нот при жизни композитора; есть последующие критические издания, над которыми работали разные редакторы, как в случае с Фредериком Шопеном. Он издавался при жизни у трех издателей и каждый раз, получая корректуру, вносил какие-то изменения в свой текст. Теперь все ломают головы, пытаясь понять, какое было последнее желание Шопена.
Важно вкладывать в текст вашу волю, ваше понимание музыки, ваши эрудицию, воображение, представления, причем не только об этом сочинении, но и представления о мире, о Боге, о существовании. Это огромный комплекс знаний, которые создают художника, интерпретатора в целом. Без нас произведение, напечатанное на бумаге, не звучит! Пианист – это второй автор. Он открывает для слушателей то, что написал композитор.
Конечно, нужно основываться на тех указаниях, которые дал композитор. Прочтение произведения исключительно на основе личных восприятий приводит к волюнтаризму, я бы даже сказал – к непрофессионализму. Я – за то, чтобы исполнитель подчинял волю и воображение задачам, мыслям и идеям, которые заключены в произведении автора. Это не то что вы сели, сыграли и поняли, как нужно. В процессе работы вы вживаетесь в произведение. Мало того, я стараюсь слушать и другие исполнения. Но это на втором этапе, когда уже приблизительно представляю, что сам хочу сказать. Послушать, как это играл Гилельс или Софроницкий очень полезно. Но точная копия всегда мертва.
– А правила хорошего поведения в музыке у вас есть?
– Есть! Нужен хороший вкус. А он воспитывается и педагогами, и в процессе работы над собой. Надо ходить на концерты. Я знаю многих пианистов, которые дают множество концертов, но никогда не слушают своих коллег, поэтому не представляют, что творится в музыкальном мире и «засыхают» иногда в собственном «гнезде».
– Изменилось ли ваше отношение к профессии с течением времени?
– Конечно, отношение меняется. Человек приобретает опыт, у него расширяется мировоззрение. Если он продолжает работать.
Помню, как один любимый мною дирижер сказал про знакомого пианиста: «Он достиг такого возраста, когда люди играют только за деньги, а так как денег дома не платят, то он дома и не играет. Поэтому у него не всегда удачные концерты!»
В нашей профессии возможности роста безграничны. Музыкой Баха можно сказать многое, а, сказав многое, понимаешь, что можешь сказать еще больше. Это бесконечный процесс. Совершенно изумительное состояние радости существования в собственной профессии!
– В вашей исполнительской манере царит отменный порядок во всем и изящная сбалансированность. А в жизни вы тоже любите порядок? Вы перфекционист?
– Ничего подобного! Кто вам сказал? (смеется)
– Это отмечают музыкальные критики.
– Порядок должен быть, нельзя быть сумасшедшим! (смеется). Но один порядок без темперамента – это скучно.
Я убежден, что принадлежу к пианистам, которым необходимо, чтобы процесс творчества каждый раз был свежим, новым. Дома вы делаете заготовку, понимаете, как это нужно играть, думаете об этом много, тренируетесь. Вот как будто бы все готово. Но выходите на эстраду и играете совершенно по-другому! Не в том смысле, что делаете crescendo вместо diminuendo. Я имею в виду более тонкую вещь. Есть такое слово «вдохновение». И если оно есть, то это прекрасно.
Мой учитель Лев Николаевич Оборин рассказывал мне историю с Артуром Рубинштейном. Однажды Лев Николаевич обратил внимание, что Рубинштейн не занимается перед концертом, и спросил его: «Как же так?» Да я и сам это наблюдал, когда в 1964 году Рубинштейн приезжал к нам в Москву. Мы, молодые музыканты, конечно, побежали на его репетицию. Он пришел, долго выбирал рояль, потом сыграл терции и кварты, glissando из «Альборады» Равеля и ушел. Не репетировал свою программу! Так вот, на вопрос Оборина, Рубинштей ответил: «Понимаете, я хочу быть свежим во время концерта. Если я буду весь день заниматься, то у меня будет уставшее воображение». Это очень важно в исполнении – быть свежим, вдохновенным, как бы заново сотворять сочинения.
Об этом когда-то сказал Антон Рубинштейн. Он слушал молодого Альфреда Корто, которому было лет шестнадцать. Тот играл «Аппассионату». Рубинштейн сидел в кресле, пил коньяк (смеется). А после исполнения сказал хозяину дома – учителю Корто: «Ваш коньяк очень хорош! Налейте еще стаканчик!» Бедный Корто направился к двери и уже на пороге услышал слова маэстро: «Запомни, малыш, «Аппассионату» нужно каждый раз создавать заново!» Мне кажется, это великие слова.
– Среди ваших учеников есть те, кто продолжит дело Воскресенского-педагога?
– Я воспитываю не педагогов. Я воспитываю музыкантов! И музыканты, которые у меня учатся, безусловно, все разные. Я ни в коем случае не пытаюсь подвести их под какой-то стандарт. Учу их мыслить, прочитывать сочинение так, как оно написано, вкладывать в него свою душу, свои мысли, свое выражение.
У меня много замечательных учеников. Я не буду их перечислять. Они все могут быть педагогами, если этого захотят. Главное – быть творцом! Уверен, что каждый, кто захочет посвятить себя педагогике, будет в чем-то продолжать мою школу просто потому, что он у меня учился. Это происходит с каждым педагогом. Традиции уходят вглубь веков. Меня учил Оборин. Он был педагогом, который, безусловно, воспринял педагогику Игумнова, музыкальным внуком которого я себя считаю. Игумнов являлся современником Чайковского – а их время было великим. Конечно, мы должны соблюдать традиции. Это то, о чем я могу только мечтать, – чтобы мои ученики продолжали мое дело.
Беседовала Светлана Никитина
| user_name | | Выход |
