«Моя профессия как вселенная – она бесконечна»

Интервью с Рудольфом Бухбиндером.
22 и 23 июня пианист выступит с концертами на сцене Концертного зала Мариинского театра.

– Из чего состоит Ваш обычный рабочий день? По скольку часов в день Вы занимаетесь?
– В моей жизни есть одно очень важное правило – никаких правил. Каждый день я делаю что-то новое, что-то другое. Например, я никогда не встаю в одно и то же время. Каждый день по-разному. Единственное, что для меня священно – это послеобеденный сон в день концерта. Что касается моих репетиций – я сажусь за рояль только тогда, когда мне этого хочется, то есть здесь у меня тоже нет никаких правил. Иногда могу четыре дня вообще не играть.

– Какой фирмы у Вас инструмент? Может быть, их несколько?
– У меня их три. И все три – марки «Стейнвей».

– Как близкие реагируют на Ваши регулярные занятия музыкой?
– Здесь все довольно просто: мои дети никогда не слышали, как я репетирую. У меня всегда было время для занятий, пока они находились в школе. А когда они возвращались, я посвящал время им, а не музыке. И то же касается моих внуков. Им 7 и 9 лет. Когда они приезжают, я всегда провожу время с ними, а не за инструментом.

– А как Вы проводите выходные?
– Слава Богу, в моей профессии нет понятия «на выходных». Например, какой-нибудь вторник или среда могут превратиться в воскресенье. Но если у меня есть время, я никогда не задумываюсь, на что его потратить: ведь у меня есть интересные хобби – живопись, литература и кино. У меня огромная фильмотека, в которой 4000 дисков. Так, я собрал все фильмы, получившие «Оскар». Кстати, я очень люблю русское кино. Русских фильмов у меня тоже много. Конечно, такие известные как «Броненосец "Потемкин"» или фильмы Андрея Тарковского. Кроме игрового кино я люблю смотреть фильмы-биографии. Фильмы об интересных людях, неординарных личностях.

– Как бы Вы охарактеризовали себя вне сцены?
– Я человек, который всегда находит время для других. Неважно, кто это – члены моей семьи или просто знакомые и друзья. Конечно, характеризовать себя самого очень и очень сложно. Особенно, если надо сказать о себе что-то позитивное. У меня довольно непростая профессия. И я часто себя ощущаю мистером Хайдом и доктором Джекилом. Плохим и хорошим. На сцене я плохой, а дома – хороший. Это, конечно, очень опасные роли. И я строго слежу за тем, чтобы их не перепутать.

– Как Вы относитесь к успеху? Что для Вас означает это слово?
– Что касается публики… Когда она приходит на концерт, то ожидает от артиста очень многого. И наша задача состоит в том, чтобы не только оправдать эти ожидания, но даже и превзойти их. Иначе есть риск, что на следующий твой концерт публика не придет. Что касается успеха – здесь я абсолютно убежден в том, что успех важен для каждого человека, неважно, в какой профессии он работает. У меня есть любимое изречение: «Тот, кто полагает, что он из себя уже что-то представляет, перестает идти вперед». В этом-то и заключается вся прелесть моей профессии – у нее нет финишной черты. Моя профессия как вселенная – она бесконечна.

– А кто из композиторов близок Вам по духу?
– Я понимаю Ваш вопрос. На него довольно опасно отвечать однозначно. Ведь мой репертуар начинается с Баха и заканчивается современными композиторами, которые написали музыку специально для меня. Но я могу сказать абсолютно точно, что Людвиг ван Бетховен занимает центральное место не только в моем репертуаре, но и в моей жизни. Бетховен – это человек, в котором я пытаюсь разобраться снова и снова. Кстати, я сейчас дописываю о нем книгу. 2 августа этого года она должна выйти из печати.

– Как Вы думаете, если бы он был нашим современником, Вы бы с ним стали друзьями?
– Думаю, да. Во всяком случае, я бы очень хотел на это надеяться.

– В одном из интервью Вы называете Бетховена бескомпромиссным композитором, в другом – сентиментальным. А каков Брамс на Ваш взгляд?
– Бетховен был одним из величайших романтиков. То же самое можно сказать о Брамсе. Он был очень чувствительный. И не только как музыкант, но в первую очередь как человек. Вы знаете, как он поддерживал Роберта Шумана?! Как он любил Клару Шуман-Вик! И в его музыке, в особенности в миниатюрах, ощущаются теплота и томление. Томление по любви. Как-то его спросили, почему он не пишет опер. Его ответ звучал так: «Если я когда-нибудь женюсь, то обязательно напишу оперу». Однако его любовь к Кларе никогда бы не привела хэппи-энду. Поэтому его нельзя назвать очень счастливым человеком. И вот это стремление любить, эта чувствительность и теплота, на мой взгляд, роднят Бетховена с Брамсом.

– Ваш альянс с Бетховеном называют B&B. А как можно назвать Ваш альянс с Брамсом?
– Мне было бы очень приятно, если бы нас с Брамсом тоже стали так называть (смеется).

– В чем, на Ваш взгляд, главная трудность интерпретации музыки Брамса?
– У меня есть копии его собственных нот обоих фортепианных концертов с авторскими пометками. Мне всегда очень интересно наблюдать, что для него самого было важно. Особенно в его Втором фортепианном концерте, где Брамс собственноручно подписал несколько знаков динамики. Я думаю, что у большинства людей сформировалось неверное представление и о Бетховене, и о Моцарте, и о Брамсе. Они считают: если Бетховен, то это что-то драматическое, если Моцарт – обязательно что-то порхающее и легкое. Самый драматичный композитор – это Вольфганг Амадей Моцарт! Он написал самую драматическую оперу «Дон Жуан». А Бетховен и Брамс – невероятно романтические и чувственные композиторы. Я не устаю играть 32 сонаты Бетховена или лирические кантаты Брамса. И всегда эта музыка полна признаний в любви. Только проблема Бетховена заключается в том, что он всегда влюблялся не в тех женщин. Брамс, к счастью, нашел свою Клару.

– Считаете ли Вы, что музыка Брамса близка молодому поколению?
– Конечно, ведь эта музыка бессмертна. Она существует уже 170 лет, и я не вижу причины, которая могла бы прервать этот процесс. Молодежи нужна живая музыка, поэтому залы всегда полны слушателей. Такая чувственная музыка, как музыка Брамса, может тронуть любое сердце.

– Вашу игру отличает какое-то необыкновенное отношение к каждому исполняемому звуку и в то же время масштабность музыкального мышления. Как Вам удается это сочетать? Поделитесь опытом…
– Это очень просто. Я в течение многих лет все больше и больше исследую старинные произведения. Я всегда работаю с первоисточниками. На каждое произведение у меня имеются самые различные издания. Я не устаю повторять своим студентам: «Прежде чем играть музыку Брамса, Рахманинова или Чайковского, вы должны прочитать о них книгу. И только после этого можно приступать к репетициям». Сегодня я стал намного свободней в своих интерпретациях музыкальных произведений. Но это возможно, лишь когда у тебя за плечами большой багаж знаний. Я люблю говорить: «Знание делает свободным». Если я чего-то не знаю, то не чувствую свободы. Знание – это как фундамент. Чем лучше фундамент, тем крепче держится здание. То же самое можно сказать и о музыке.

– Вы очень открытый человек. А с какими людьми Вам сложно общаться?
– С глупцами.

– Какие вещи Вас радуют в жизни и какие, наоборот, вызывают негативные эмоции?
– Меня всегда радуют успехи других людей. Я очень страстный игрок. Когда мы с друзьями играем в карты, я могу часами проигрывать, и это мне совсем не мешает. Мне просто нравится сам процесс игры. И еще одно… Со временем я научился сдерживать свои негативные эмоции. Все меньше и меньше вещей в жизни могут меня вывести из равновесия. Например, если я сижу в аэропорту, а вылет самолета задерживается и возникает риск опоздать на концерт, то я не нервничаю и не раздражаюсь, как это было раньше. И причина этого очень проста – я не могу изменить ситуацию, даже если буду биться головой об стену. А там, где я не могу ничего изменить, я больше не вижу смысла тратить нервные клетки. С течением времени приходишь к совершенно иным жизненным ценностям. И многие вещи просто перестают казаться такими уж важными – они больше не имеют для меня никакого значения. Но надо прожить жизнь, для того чтобы этому научиться. И быть благодарным Богу за многое.
Беседовали Светлана Никитина и Соня Любич