«Я просто любитель музыки»

Интервью с Алексеем Володиным.
18 июня пианист выступит с сольным концертом на сцене Концертного зала Мариинского театра.

  – В одной из бесед вы сказали, что к составлению вашей концертной программы никто не может быть допущен – это ваша безоговорочная территория. Чем вы руководствовались, ставя рядом в концерте произведения Баха, Равеля и Прокофьева – композиторов, которых разделяет пласт не столько временной, сколько жанровый?
  – Руководствовался, как всегда, принципом контраста. Мне не слишком интересно играть целый вечер музыку одного стилистического направления. Даже если я составляю программу из бетховенских сонат, стараюсь выбрать их из разных периодов. Что касается этого сольного концерта, то музыку Баха и двух других композиторов (которые, кстати, были современниками) разделяет антракт, поэтому о «сочетании» Баха и Равеля не может быть и речи. Давайте считать, что мой концерт – это словно два небольших концерта.

  – В многочисленных интервью чаще всего беседа идет о  вашем исполнении Рахманинова, Шуберта, Бетховена, Равеля и, конечно же, Шопена. Интересно узнать, с  какого произведения И.  С. Баха началось для вас осознанное знакомство с его творчеством?
  – С ля-минорной Английской сюиты – ее я сыграл в своем самом первом в жизни сольном концерте.

  – Пожалуйста, расскажите об этом: где, когда? Почему именно ля-минорная сюита? Эмоциональное состояние…
  – В Москве. Мне было всего 13 лет, к тому времени я учился играть на рояле всего четыре года, поэтому сложность моей программы до сих пор поражает меня самого. Кроме сюиты Баха я играл еще до-минорную сонату Моцарта и Первый концерт Рахманинова. Почему именно ля-минорная сюита – сказать трудно. Все-таки в этом возрасте почти все зависит от педагога. Тот концерт был первым в моей жизни и ничего, кроме радости, я не испытал. В раннем возрасте не чувствуешь настоящей ответственности за каждую ноту автора, которого исполняешь, поэтому выход на сцену не омрачен осознанием некоторых потерь, как это бывает впоследствии. Напротив, испытываешь эйфорию, и тебе кажется, что твоя мечта сбылась.

  – Насколько обширен ваш баховский репертуар? Есть ли еще что-то, что вы не сыграли? Почему?
  – Достаточно обширен – клавирные концерты, большое количество прелюдий и фуг, партиты, токкаты, сюиты, Гольдберг-вариации. Разумеется, очень многое не сыграно, так как я никогда не ставил перед собой цели сыграть абсолютно все – я вообще не слишком люблю так называемые «интегралы». Считаю, что почти в каждом цикле есть то, что исполнителю наиболее дорого и, наоборот, менее близко. Соответственно, играть то, что не близко, – занятие не слишком осмысленное, на мой взгляд.

  – А какой критерий у вас для «наиболее дорого»? Какая «дорогая» особенность, например, в Голдберг-вариациях?
  – Наиболее дорого то начало, которое поэт выразил словами: «Какая глубина, какая смелость и какая стройность!» Собственно говоря, эти слова указывают на наличие совершенной формы, глубокого содержания в произведении и идеальное их сочетание. Я люблю такие произведения, в которых будто бы отражена картина мира и глубочайший внутренний мир человека. Именно таковы «Ария с вариациями» Баха (Гольдберг-вариации).

  – Есть ли у вас кумиры – исполнители музыки Баха? Если есть, то кто?
  – Пожалуй, Глен Гульд. Недосягаемая вершина. Но это не значит, что только он. Есть прекрасные отдельные исполнения Баха другими выдающимися артистами.

  – Не могу с вами не согласиться. Глен Гульд – своего рода «математический гений» баховской полифонии. Как-то вы сказали: «Подражать – не подражаю, но учусь…» Есть что-то, чему вы учились у  Гульда или других музыкантов?
  – Не могу сказать, что я действительно чему-либо научился у Гульда. Его трактовки зачастую весьма парадоксальны, и то, что получается у него, не получится у другого пианиста. Воздействие его уникальной личности огромно, его энергия и выразительность, а также сочетание высочайшей культуры и абсолютной свободы потрясают. При этом не слишком понятно, как он это делает. Можно лишь наслаждаться удивительным результатом его мышления. Слушать его всегда интересно, даже тогда, когда не согласен с его интерпретациями. Учиться, скорее, можно (и нужно) у такого музыканта, как Гилельс.

  – Володин-исполнитель и Володин-слушатель – есть ли принципиальная разница между этими людьми, какая?
  – Разницы практически нет, так как Володин в процессе исполнения старается быть слушателем, а во время прослушивания других музыкантов трудно отсечь собственный профессионализм. А вообще, это не имеет значения, в обоих случаях я просто любитель музыки.

  – Страстно любя музыку, вы же не замыкаетесь только на классической? Какие музыкальные жанры вам интересны еще? Что вы слушаете, когда отдыхаете? Интересны ли вам импровизации?
  – Я слушаю то, что соответствует моему настроению в данный момент. Могу пройти через периоды увлечения, скажем, симфониями Малера или квартетами Шостаковича, слушать их ежедневно, потом не слушать их годами, а потом опять вернуться к ним. А что касается других жанров и импровизации... Безусловно, да! Я нахожу то, что мне близко, практически везде. Откровенно говоря, мои самые любимые пианисты – не классические, а джазовые: Оскар Питерсон, Кит Джарретт, Брэд Мелдау. Эти великие музыканты являются в некотором смысле моим идеалом –музыка рождается под их пальцами в момент исполнения, и в самые удачные моменты происходит настоящее чудо: появление новых мелодий и гармоний. Рок-музыку я не люблю, впрочем, и тут есть исключения: потрясающая рок-опера «Иисус Христос-суперзвезда», а также некоторые композиции Pink Floyd «Темная сторона Луны» или «Эхо» (уникальная рок-акварель). Хорошо сказал Дюк Эллингтон: есть лишь хорошая музыка и плохая музыка. Разумеется, я предпочту хорошее джазовое произведение плохому классическому, и наоборот.
Беседу вела Инна Родина