Интервью с Олли Мустоненом, Барри Дугласом, Даниилом Трифоновым, Рустамом Мурадовым и Рэмом Урасиным

Биография Олли Мустонена

Олли Мустонен

Вы впервые участвуете в фестивале «Лики современного пианизма», но в Концертном зале выступаете уже третий раз, как вы ощущаете зал и аудиторию, приходится ли приспосабливаться?
На мой взгляд, в Концертном зале – лучшая акустика, по сравнению со всеми современными залами, в которых мне приходилось играть. Может быть, это громко звучит, но я Вам признаюсь совершенно искренне. Я, конечно, люблю выступать в старинных залах с многовековой историей и со своими призраками, в полумраке. Но, надо сказать, и здесь уже появился свой особенный дух, своя атмосфера и свои призраки, благодаря невероятной харизме маэстро Гергиева и тем концертам и спектаклям, которые здесь прошли за недолгую, но насыщенную событиями историю зала. От выступлений здесь я получаю огромное удовольствие. Кроме того, всегда приятно приехать в Петербург. С этим городом, с его культурой нас, финнов, и, в частности, мою семью многое связывает. Моя бабушка, например, была из Выборга… Сейчас я читаю дневники Прокофьева, где он описывает, как во время учебы часто ездил в Терийоки, в Иматру и Хельсинки, и это мне так близко…

Для вас как для пианиста, композитора и дирижера, что для вас значит русская школа?
Она имеет невероятное значение, именно фортепианная школа. Я учился у Ээро Хейнонена, который, в свою очередь, учился в Москве вместе с Башкировым, рассказы о котором я постоянно слышал с малолетства. Кроме того, очень сильное влияние на меня оказали записи Горовица, Рахманинова, Левина, и особенно Гилельса. Из современников мой кумир – Григорий Соколов.

Что общего вы находите в исполнительском искусстве столь разных пианистов, представляющих порой совершенно непредсказуемые интерпретации, что характеризует именно русскую школу вплоть до нашего – это широта дыхания, исполнительская свобода, особенности звукоизвлечения, прикосновения, голосоведение?
О русской школе можно говорить часами, нет какого-то отдельного рецепта, правила, но, если попытаться сформулировать свои ощущения в какой-то одной фразе, то это, наверное, именно гравитация, без которой не может родиться музыки. Например, у Гилельса невероятно остро ощущаешь гравитацию. И это все же техника, которой можно овладеть. Гравитация существует, хотим мы этого или нет, но лучше воспринимать ее как друга, и уметь с ней обращаться. Для меня это, пожалуй, один из основных принципов исполнительского искусства.

Выбор концертной программы для фестиваля обусловлен вашими текущими планами или вы предварительно утверждали ее с Валерием Гергиевым?
Я просто предложил маэстро и он охотно согласился. К тому же, для нас обоих исполнение музыки Родиона Шедрина – событие особое. На протяжении 15 лет я тесно общаюсь с ним и с его замечательной женой Майей Плисецкой. Щедрин даже посвятил мне свой Пятый фортепианный концерт. Каждую неделю мы с ним говорим по телефону. И это приятное волнение исполнять в его присутствии его музыку в таком замечательном зале в Петербурге вместе с Гергиевым.

Биография Барри Дугласа

Барри Дуглас

Барри, будучи пианистом, дирижером и организатором двух фестивалей в Ирландии, как оцениваете фестиваль «Лики современного пианизма», и каково быть одним из «ликов»?
Здесь все здорово подготовлено, четко, удобно организовано, а участники - пианисты разных поколений, все с уникальным характером и репутацией. Такой обмен опытом необходим всем, и русским музыкантам, и зарубежным, и, в особенности, публике. К тому же, фестиваль очень насыщенный. К сожалению, у меня пока еще не было возможности послушать других участников, но в перерывах между репетициями удалось пообщаться с Олли Мустоненом и с Сергеем Бабаяном.

Этот фестиваль буквально штурмует петербургскую публику, решаясь за несколько дней расширить границы слушательского мастерства, а на ваших фестивалях в Ирландии и Великобритании упор больше делается на интерактив?
Фестивали направлены на выявление и поддержку молодых талантов, в них участвуют только юные музыканты до 26 лет, в дальнейшем мы помогаем им, организуем концертную деятельность. Есть выступления, есть мастер-классы, но самое главное – общение, которое происходит в неформальной обстановке во время кофе-брейков.

В XXI веке трудно говорить о национальных школах, немецкой, французской, русской, и международные фестивали как раз демонстрируют культурные взаимовлияния, но все же основные принципы, заложенные в фундамент образования, по-прежнему отражаются на исполнительском менталитете?
Вы знаете, русского пианиста я бы сразу узнал, скажем, в большинстве случаев, хотя русская школа сильно эволюционировала за последние годы, после того, как рухнул «железный занавес». Безусловно, границы сглаживаются, мы все друг у друга учимся. Но русская школа невероятно сильна, весь русский культурный подход, который оказал громадное влияние на мировой музыкальный процесс. И что удивительно, русские учителя, которые преподают за пределами родины, учат не так, как в России… Для меня лично русские пианисты стоят особняком, я был знаком со Святославом Рихтером, работал с Евгением Малининым. Мы большие друзья с Андреем Гавриловым, и были близкими друзьями с покойным Шурой Черкасским.

А Петербург для вас – новая крепость или добрый друг?
В Петербурге я выступал в качестве дирижера, так что публику представляю. Я хорошо знаю Большой зал филармонии, где уже выступал с оркестром. А в Концертном зале Мариинки буду играть впервые, да еще и как пианист. Мы с Валерием Гергиевым друг друга знаем уже много лет. И вот, совсем недавно в Москве он предложил мне поучаствовать в фестивале. Зал Мариинского театра просто уникальный, в нем поражает абсолютная тишина. Во всех других залах обязательно мешают какие-то шумы, либо звук кондиционера, либо какие-то скрипы, а тут есть именно та тишина, которая необходима, чтобы сосредоточиться на музыке, сконцентрировать, собрать все силы, не отвлекаясь на внешнюю обстановку. Это как чистый лист бумаги для художника. Несмотря на то, что здесь далеко не камерный зал, ощущается редкая интимная атмосфера… И здесь, в Петербурге, мне захотелось обязательно сыграть что-нибудь русское, и я выбрал для своей сольной программы «Картинки с выставки» Мусоргского. Я обычно два раза в год играю это сочинение, но каждый раз по-разному, со свежим взглядом.

Биография Даниила Трифонова

Даниил Трифонов

Вы только что блестяще сыграли Первый фортепианный концерт Листа, зал буквально взорвали аплодисменты, и если бы не долгий марафон, то публика, кажется, готова была вызывать вас на бис до утра. Какие впечатления от фестиваля и от концерта, Вы чувствуете отдачу?
«Лики современного пианизма» – в музыкальной жизни событие невероятной значимости. Вчера я слушал выступление Нельсона Фрейре, я считаю его феноменальным музыкантом. И нахожусь под колоссальным впечатлением от того, с какой полетностью он исполнял Четвертый концерт для фортепиано с оркестром Бетховена. Я был в восторге!.. А что касается моего выступления, то этот концерт Листа я уже играл и, несмотря на короткую репетицию, я считаю, что мы успели найти образ. Вчера и сегодня публика меня очень вдохновляла, она невероятно окрыляет во время исполнения… Рояль здесь прекрасный, у него очень красочный звук.

Расскажите о ближайших планах?
Очень много работы, график сумасшедший. Сейчас работаем с Валерием Абисаловичем над записью Первого концерта Чайковского, но пока не могу сказать, когда он выйдет. На январь 2012 года запланирован тур с Венским симфоническим оркестром под управлением Гергиева в странах Центральной Европы, будем исполнять опять же Первый концерт Чайковского. И я очень надеюсь, что скоро вернусь в Петербург.

Биография Рустама Мурадова

Рустам Мурадов

Рустам, вы уже три года учитесь в Московской консерватории, а до этого была Питерская консерватория, еще раньше – Десятилетка, должно быть любопытно и волнительно вернуться в Петербург в новом качестве?
Для меня участие в фестивале – невероятно полезный опыт. В Концертном зале Мариинки я играю впервые, хотя была одна запись с камерным ансамблем, так что, можно сказать, зал я акустически попробовал, но это был короткий эпизод и довольно давно. Акустика здесь замечательная. Приятно, что зал весь из дерева. Я здесь никого не замечаю, ничто не отвлекает, и любая грань пианиссимо доносится до слушателя. По правде сказать, я не часто играю на такой сцене… Когда сидишь в зале как слушатель, испытываешь одни эмоции, а когда ты понимаешь, что тебе завтра играть с этим оркестром, да еще с таким выдающимся музыкантом, как Валерий Гергиев, это уже совсем другие эмоции и, конечно, волнение.

А почему вы решили перебраться в Москву? Столичная атмосфера привлекла, педагог, или там просто больше возможностей для музыканта?
В Питере, я столкнулся с настоящим, с музыкой. Здесь провел много лет упорных занятий. Я сюда приехал в 14 лет из Осетии, до многого доходил сам, и мне также помогала Марина Вольф. Потом учился в классе Александра Сандлера в Консерватории до третьего курса, в мое время у ребят-пианистов был очень высокий уровень. Москву и Питер сравнивать, наверное, не совсем правильно, я не замечаю особенной разницы между школами. Москва более открытая, смелая, и там больше амбиций, а здесь гораздо скромнее и интеллигентнее. Но все зависит от того, у кого учишься, от преподавательского почерка. У меня сейчас уникальный педагог Рувим Островский – человек, друг. И если бы не он, я бы может и уехал заграницу. Но зачем мне Париж, если я нашел своего учителя, от которого никуда не хочу уезжать!

Большую часть сознательной жизни вы провели в Петербурге, для пианиста это, как марка, знак качества?
Да, вы знаете, когда я приехал в Австралию на конкурс и стал репетировать концерт Чайковского, то первое, на что обратили внимание австралийцы, не сговариваясь, это, что я «типичный русский пианист». Обычно русских отличают по мощному пианизму, владением форте, по крепким рукам и открытости. Нам не свойственны венская скромность или французский шарм, хотя в наше время мы и этим должны владеть. Но русская школа уже у нас в крови, это то, как мы воспринимаем мир.

Как происходит обмен опытом между пианистами, и, в частности, на фестивале?
К сожалению, у меня сейчас не было возможности послушать других пианистов, да и это отвлекает, хотя, безусловно, все музыканты замечательные. Я видел пробегающего мимо меня Даниила Трифонова. С Олли Мустоненом удалось пообщаться в машине, мы обсудили рояли – итальянские, немецкие, французские, австрийские и т.д. Было очень приятно, что чем-то наши предпочтения совпали. Мы сравнили «Стейнвей» с мерседесом, а «Фациоли» с феррари… А обмен опытом, правда, односторонний, обычно происходит через записи.

А кого вы чаще слушаете, современников или пианистов прошлого столетия?
Люблю старых европейских пианистов и тех, кто уехал из России в конце XIX – начале XX века за границу, например, Владимира Горовица. А также Михаила Плетнева с его индивидуальными, безумно интересными интерпретациями человека мыслящего, пианиста-философа. Но, к сожалению, он больше не играет. Еще меня привлекает исполнительская манера Юджи Ванг – эта молодая пианистка, и, что не характерно для азиатов, играет с душой и сердцем. И, конечно, Григорий Соколов… Хотелось бы с ним пообщаться, но боги недостижимы. 

Биография Рэма Урасина

Рэм Урасин

Как вас принимает петербургская публика в сравнении с зарубежной, например, в Варшаве, когда вы исполняли музыку их национального героя Шопена?
Могу сказать, что это всегда испытание – в Польше играть Шопена, но отзывы были очень теплые, и они признают в моем исполнении Шопена. А что касается Петербурга, то мне не просто на этот вопрос отвечать, потому что ваш город занимает совершенно особое место в моей душе, и это невозможно логически объяснить. Хотя жизнь вошла уже в свою колею, я чувствую себя здесь, как именно в том месте, где просто должен был быть. Есть безусловное взаимопонимание с публикой, мы говорим с петербуржцами на одном языке, и это я очень ценю.

Есть какой-то тайный ключ, которым вы всегда с легкостью можете открыть дверь в мир шопеновских образов?
Одного ключа мало. Я играю Шопена с детства, и не то, что много, я сыграл уже вообще все его сочинения, пытаясь прожить его жизнь от первой до последней ноты в этом цикле, который был выстроен хронологически. Шопен – настолько потрясающий композитор, именно универсального психологического, эмоционального диапазона.

И вы не устаете от Шопена?
Наверное, люди, которые его окружали в жизни, уставали от него как от человека, но от музыки Шопена устать невозможно!

Существуют ли вообще универсальные правила завоевания аудитории?
У меня нет такого принципа, что аудиторию надо брать натиском, штурмовать. Самое главное, на мой взгляд, это быть искренним и честным с публикой и с самим собой. Надо помнить, для чего выходишь на сцену. Должно быть преклонение перед теми произведениями, которые исполняешь, и ощущение собственной исполнительской необходимости. Например, на Джоконду Леонардо да Винчи тысячи людей приходят посмотреть, и контакт художника со зрителем происходит без посредников. А произведения композиторов без исполнителей просто не могут существовать. И надо помнить о той важной миссии, которая возложена на исполнителей. Мы нужны этим гениям, и в этом нам невероятно повезло. Одно это отношение многое дает.

А с какими трудностями, проблемами сталкивается пианист сегодня?
Сейчас такое время, когда на сцену выходят из других соображений, время меркантильных интересов и шоу-бизнеса. Упадка, к счастью, пока еще нет, но кризис исполнительского искусства остро ощущается. Думаю, это самая серьезная проблема, и надо начинать с воспитания самого себя. Я стараюсь делать, что в моих силах. И знаю много таких музыкантов, кому это не безразлично, а значит, еще есть надежда, и фестиваль тому подтверждение. А вообще вам можно только позавидовать, столько замечательных событий происходит в Мариинском театре, который, объективно говоря, определяет культурную жизнь Петербурга.

Беседовала Анастасия Гриб