Прозрачная универсальность простой истории

Финци Паска, родившийся в 1964 году, швейцарец из Лугано, дает новое прочтение «Паяцев» Леонкавалло для Театра Сан-Карло. Он привносит в него знаменитые сюрреалистические фрески «Цирка дю Солей» и причудливые фигуры «Цирка Элуаз», а также недавний отсвет успеха «Аиды», «обнаженной и пацифистской», поставленной Мариинским театром Санкт-Петербурга, где его руководитель Валерий Гергиев принял прочтение далекого Египта лишенное дешевых ухищрений китча, к которым нас приучила традиция.

«Я обожаю Леонкавалло, – говорит Финци Паска. – Написанная в 1892 году и благословлённая дирижером Артуро Тосканини, опера «Паяцы» не знает пустого времяпровождения, она плотно насыщена событиями, свежа и современна. Новизна возникает уже потому, что на сцене будут только "Паяцы". Обычно ведь на афише они соседствуют с "Сельской честью" Масканьи, еще одним шедевром музыкального театра веризма. Почти во всех моих спектаклях есть пролог или дождь, приносящий неожиданные дары. Иногда он помогает всходам, а иногда оглушает. Так будет и с "Паяцами". Когда смотришь на небо, это помогает больше открыть сердце».

Хореография с участием главных героев в этом зрелище идет наравне со всем остальным. «Это не самоуправство, при повторном изучении оригинальных документов, обнаружилось, что так и было задумано, но издателю идея не понравилось, и он ее урезал».

И вот в восьмой сцене знаменитые актеры-акробаты снуют меж главными героями оперы. «Представление внутри представления: в деревеньке Калабрии, паяц Канио и его комедианты представят на сцене историю Коломбины, которая обманывает мужа».

Никакой границы между вымыслом и реальностью нет. «Канио, обманутый женой, рассказывает нам о муках ревности, о безвыходном пути одержимости любовью». Но до этого увеличительное стекло постановщика дробит, множит, изображение, которое становится менее четким, менее ясным, менее точным и превращает одну Коломбину во многих Коломбин, одного клоуна во множество вариаций актера, этот актер играет самого себя и бросает вызов акробату, который бьется у него внутри. «Мы все немного акробаты, и мы знаем, что жизнь все время подводит к точке потери равновесия. Театральные подмостки – рискованное место. Поэтому, даже будучи постановщиком, я часто возвращаюсь сюда в качестве актера, примирившись с моей хрупкостью, которую по-настоящему великий исполнитель может сделать своим секретным оружием».

Финци Паска улыбается, когда дает такое толкование «Паяцев», на грани сновидения и шутовства. «Я всегда пытался найти язык, созвучный душам сегодняшних слушателей. Эта история рассказывается в свете настоящего и языком современным, рожденным многолетней привычкой к абстракциям, намекам, образам, близким к сновидениям. Почему? Вероятно, потому что я клоун: для меня определение клоуна как чего-то поддельного неприемлемо». В деревне все жители – паяцы, все умеют различать вымысел и реальность. «Они ждут актеров и удивляются, видя, что Канио не понимает изящества игры и никогда не сможет получить доступ в этот волшебный мир, помогающий в плавании по жизни».

Канио сбит с толку и потерян. «Не выставлять это в центре. Когда мы рассказываем и представляем наши драмы, мы их сублимируем. Это единственная возможность понять себя. А Канио делает ровно наоборот. И это его губит».

Рядовая история любви и ревности, в которой основная роль принадлежит этой хитрой уловке театра в театре. «Она позволяет нам понять, кто мы, в открытом круге, переходящем от танцоров к певцам, от акробатов к музыкантам. Как дети: дети просят рассказать на ночь сказку, чтобы увидеть сны и победить страх». Дети должны играть в жизнь, чтобы понять ее. «Канио на это не способен, он путается и не умеет рассказывать, в нем все состоит из границ, в которых он не может понять себя, из которых не может вырваться. Он двигается по белой пустой сцене. Вокруг него в отсутствующем мире бродят фигуры, фигуры людей настоящего, полного значений. Манера веризма заставляла артистов спотыкаться в сценографии, перегруженной стимулами и ответными реакциями. Сегодня необходимы точные символы». Как если бы развитие души стремилось к абстракции. «Действительно, ведь абстракция приводит ее к общению с бессознательным, из которого появляется сила музыки Леонкавалло с его маленькой и простой историей».

У этой истории есть своя прозрачная универсальность. «Вода имеет что-то магическое, эта жидкая прозрачная субстанция присутствует во всех моих спектаклях, и в этой истории она будет тоже. Люди состоят на 70% из воды. Она и внутри и снаружи нас. Она непрерывно убывает и всегда возвращается. Это элемент жизни, но вода может и опрокинуть, она великолепно подходит для изображения того ужаса, к которому приводит ревность. Она чиста и прозрачна, если любишь, и становится кроваво-красной, если счастье от тебя уходит».

Много раз в дни репетиций его видели в пустом партере, он сидел один, думал. «В этом театре все время как будто находишься на кончике языка гигантского кита. Вот тут ты и играешь, в распахнутой пасти. Почти не обращаешь на это внимания, но можешь уловить дыхание и чувствуешь себя крошечным».

И внезапно приходит желание вернуться и начать другое путешествие. «Любовь с первого взгляда: "Воццек" Берга. К счастью, объяснить, почему мы влюбляемся, невозможно».

Лаура Валенте