|
Биография Даниэле Финци Паски Верди. Реквием 20 июня 21:00
Верди. Реквием 21 июня 19:00
Верди. Реквием 22 июня 19:00 | |
Реквием – не опера, здесь нет сюжета, нет персонажей. Расскажите об идее постановки, что для Вас самое главное в этом Реквиеме.
«Реквием», прежде всего, несет в себе музыкальное напряжение, поиск. Это молитва, которая имеет настолько огромную силу экспрессии, что позволяет нам искать другую, экспрессивную форму интерпретации, не всегда возможную в концертном исполнении, и воспринимать «Реквием» как оперное произведение. Это сочинение дает возможность солистам и хору поразмышлять о смысле жизни. Есть музыкальные произведения, которые буквально требуют зрительных образов. Те картины, которые мы пытаемся создать в постановке «Реквиема», не являются описательными, скорее они выстраивают диалог со смыслом, который мы придаем нашему представлению о Боге.
То есть некое невербальное содержание, которое есть в музыке, Вы переводите в образы, чтобы усилить воздействие той же музыки?
В каком-то смысле да. Но вспомним, что в истоках театра лежат религиозные церемонии. И в эмбриональном своем состоянии театр уже связан с ритуальностью, обрядовостью. Чтобы получилась театральная форма, не обязательно необходимы конкретные персонажи. И в любом произведении всегда есть определенный содержательный абстрактный аспект.
Часто Вы включаете элементы цирка даже в серьезные постановки, как было, например, в «Аиде». Здесь должен появиться мальчик, летящий на шарах...
В этой постановке нет цирка как такового. Есть просто удивительные образы, попытка вступить в легкий, светлый диалог с той драмой, о которой поется в «Реквиеме». Ребенок попадает в некое пространство, которое есть театр, или переход от жизни к смерти, в пространство, в котором у каждого своя роль, выбранная им самим, либо кем-то навязанная. Ребенок наблюдает это выражение представления страха Божьего. Но в своей невинности, он не понимает страха. Мне кажется, что зачастую, в попытках говорить о жизни, о жизни и смерти – выбираются мрачные краски. Быть свидетелями драмы не означает обязательно видеть эту драму в кровавых тонах. Всегда есть место для чего-то светлого, светоносного. Я рассказываю истории всегда трагические, но пытаюсь это делать с легкостью. Это – необходимость, человечество в этом нуждается.
Когда-то театр погружал человека в драматические переживания, чтобы он испытал катарсис. Сейчас разучились и создавать, и переживать катарсис. Заменяет ли этот эффект то, что Вы называете легкостью?
Когда остеопат должен выровнять пациенту позвоночник, он применяет целую серию предварительных массажей, расслабляющих ткани, и когда тело пациента уже не ждет ничего резкого, он внезапно делает какую-то манипуляцию. Таким же образом душа, которой мы пытаемся коснуться. И когда мы говорим о катарсисе – нужно ее отвлечь, развлечь, чтобы она не ждала удара. Ребенок, который делает маленький, но очень трогательный жест, может оказать очень сильное воздействие на нас, если мы его не ожидаем.
Дотронуться до души, успокоить, в каждом взрослом увидеть ребенка - эти принципы вашего «театра ласки» сохраняются во всех Ваших постановках?
Ночью иногда приходят монстры. Чтобы пережить чувство страха могут помочь хорошие истории. Со взрослым человеком о монстрах надо разговаривать в какой-то особой форме. А ребенку, который боится темноты, нужна история, которая его успокоит. Есть люди, которые умеют рассказывать истории так, чтобы успокаивать детей и успокаивать хрупкую часть каждого из нас.
У массы хора в Вашей постановке завязанные глаза – это желание спрятаться от страха, или это неспособность видеть, которая появляется, когда человек уходит из детства?
Вплоть до «Offertorio» («Приношение даров»), глаза у хора завязаны, они не видят даже свет, который держат в руках. Но уже на «Lacrymosa» («Слезный день тот») они начинают осознавать, что их окружают ангелы, которые пытаются их успокоить. У меня такое чувство, что если Бог есть, он не может быть злым судьей. Тогда весь мир был бы самой мрачной шекспировской трагедией.
Становятся ли воплощением какой-то идеи солисты, или они – часть хора?
Солисты – часть хора, они выходят из массы хора, но у них более ясные и сильные голоса. И они принадлежат к тем душам, которые уже сняли с глаз пелену, которые быстрее научаются видеть, возможно, понимают, что не нужно так уж бояться тайн.
Сама идея постановки Реквиема, которая родилась сразу после постановки «Аиды», вдохновлена «Аидой» или Мариинским театром?
Мы с Жюли, моей женой, давно думали о «Реквиеме». Этот «Реквием» задуман именно для этого Мариинского театра. В этом спектакле я хочу оголить сцену. И мы увидим всю красоту старого театра, как живого существа. Старые театры, как и корабли, – максимально приближены к Раю.
Беседовала Наталия Кожевникова
|
