Мы помним эту сказку с детства…

Интервью с Анной Матисон, режиссером и художником-постановщиком оперы Римского-Корсакова «Золотой петушок».

Николай Андреевич Римский-Корсаков создал оперу-сказку «Золотой петушок», пронизанную иронией и гротеском, наполнил ее остроумными музыкальными находками с той необыкновенной легкостью, которая свойственна опытному и мудрому человеку. И, уж конечно, вправе был надеяться, что соотечественники сумеют с блеском донести до слушателей всю прелесть данного опуса. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, выбрать певцов на роли – только начало, а озвучить партитуру – полдела. Все самое важное происходит в момент срастания музыки и театра, когда физическое время становится музыкальным и сценическим. Для зрителей – это сродни священнодействию, но для постановщиков, актеров, музыкантов  – это сложная работа, и критерии ее оценки очень высоки. Анна Матисон, режиссер-постановщик спектакля, поделилась в беседе своим видением постановки оперы «Золотой петушок».

– Анна, постановка «Золотого петушка» является для вас дебютом на оперной сцене, но в драматургии и кино вы уже далеко не новичок. Расскажите немного о своих работах.
По образованию я сценарист-драматург, и это образование наложилось на практический режиссерский опыт. Я работала на иркутском телеканале, потом на студии-продакшн в качестве режиссера и сама писала для себя сценарии. Затем, уже перебравшись в Москву, сотрудничая с Евгением Гришковцом, написала пьесы «Дом» и «УИК ЭНД», которые в настоящее время играют в Школе современной пьесы и МХТ им. Чехова. В кино была сценаристом фильмов «Ёлки-2», «Ёлки-3» и  «Елки-1914», в последнем являюсь еще и креативным продюсером, там, кстати, снялся Ильдар Абдразаков, и я очень рада, что этот артист будет известен не только в мире классической музыки, но и во всей стране.
Эта франшиза привлекла самое больше количество зрителей за историю современного российского кино. Фильм «Сатисфакция», который, в отличие от «Ёлок», не у всех на слуху, – попытка создать авторский фильм, но для широкой аудитории. Я избегаю такой жанровой характеристики как арт-хаус. Хотя изначально арт-хаус – просто авторское кино, само это понятие, к сожалению, девальвировано. Эта работа является для меня очень ценной, как может быть ценен первый опыт в игровом кино.
Также я работала над рядом документальных проектов о классической музыке: «Музыкант» (о пианисте Денисе Мацуеве), «Мариинский театр и Валерий Гергиев», «Прокофьев: во время пути», где в роли Прокофьева снялся Константин Хабенский, «Продолжение следует», «Тринадцатый» и над фильмами-операми «Левша», «Семен Котко», «Троянцы», «Дон Кихот».
В настоящее время мы заканчиваем полнометражный детский фильм «Большие приключения маленького Сашки Крапивкина» – про мальчика, которого не с кем оставить, и мама берет его с собой на гастроли. В сюжет фильма вплетена история про дирижерскую палочку – она оказывается волшебной. И Сашка попадает в волшебный мир, где освобождает злодея (кстати, его замечательно играет Женя Гришковец), который хочет уничтожить музыку. Не очень сложный сюжет, но нам хотелось сделать историю, позволяющую следить за приключениями шестилетнего мальчишки, с которым себя отождествляют ребята, и при этом слушать хорошую музыку: в фильме звучит Второй фортепианный концерт Чайковского, «Рапсодия на темы Паганини» Рахманинова, вступление к опере Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», произведения Шостаковича, Прокофьева, Верди и других композиторов. Это совместный проект с Мариинским театром, в нем снялись музыканты оркестра, Ильдар Абдразаков, Денис Мацуев, Валерий Гергиев.

– Репетиции оперы идут полным ходом. Для вас есть различия, а может, и сходства репетиционного процесса в оперном театре и в кино?
Сама по себе репетиционная технология в театре и в игровом кино не сильно различается – репетиционные периоды практически одинаковые. Как раз к кино – для меня – опера чуть-чуть ближе. Кино мы снимаем не линейно – это в готовом фильме все идет по порядку – а исходя из огромного количества факторов. Поэтому на репетициях досъемочного периода мы стараемся собирать картинку всю целиком, чтобы во время съемок отдельного эпизода актер понимал, как его герой встраивается в этом самом моменте в контекст всего фильма. Поэтому самое важное – выстроить линию каждого персонажа, он должен чувствовать себя свободно и мотивированно в каждом фрагменте. В опере примерно то же самое. Разговаривая с режиссерами, которые приходят в музыкальный театр из кино, я поняла, что для них непривычность ситуации состоит в том, что все артисты поют. Но для меня музыка – главный сценарий; все так, как я хотела, как мне мечталось. Поэтому считаю, что мне повезло, и я по-настоящему благодарна за возможность дебютировать в качестве оперного режиссера на сцене Мариинского театра.

– На какого зрителя вы ориентируете свою постановку «Золотого петушка» – на детей?
Да, совершенно верно. На так называемую «семейную аудиторию».

– При том, что и в сказке Пушкина, и в опере Римского-Корсакова есть двойные, а может быть, и тройные подтексты, которые позволяют эту сказку интерпретировать не как детскую, а как взрослую?! Расскажите о вашей концепции – почему именно для детей? Ведь «небылицу в лицах» (как охарактеризовал свою оперу композитор) современники трактовали как политический памфлет. Существуют ли в вашей постановке эти подтексты, но дети будут воспринимать постановку непосредственно, а взрослые, в силу своего житейского опыта, увидят эту многозначность?
Во-первых, композитор действительно назвал оперу «небылица в лицах», а не сатирические картины. А сатира и небылицы – это разные жанры. Видеть в этой сказке сатиру – знакомый, традиционный путь, многократно использовавшийся режиссерами. Но я в первую очередь беру за основу то, что все мы помним эту сказку с детства. Неважно, читали мы ее сами или слушали чтение родителей – ни в том, ни в другом случае мы не воспринимали и не обсуждали ее как политическую сатиру, а следили за действием. Мне очень хотелось сделать именно сказку, потому что сказка слышится мне и в музыке тоже. На что еще вести детей, если не на такую прекрасную музыку, такую ясную, прозрачную, изумительно красивую, очень образную, очень визуальную? «Золотой петушок» может быть для ребенка оперой для первого посещения театра, первого знакомства с ним, и музыка позволяет сделать это знакомство доверительным, открывая для маленького зрителя новый интерес. Это, во-первых. Во-вторых – то, что касается концепта и намеков на политическую сатиру. Дело в том, что действие происходит в Тридевятом царстве и у Пушкина, и у Римского-Корсакова. Но ни поэт, ни композитор не конкретизируют, что сказочное Тридевятое царство – это Россия, мы понимаем это интуитивно. Конечно, в контексте считываются архетипы наших царей и политических ситуаций, но это нигде не проговаривается прямолинейно, нет никаких аллюзий и шуточек, которые давали бы жесткую характеристику жанра. В чем же разница между сатирой и юмором? Когда постановка осуществляется в сатирическом ключе, то в ней часто дают черты конкретных исторических персонажей. Как только конкретные черты присваиваются, и мы углубляемся в конкретику деталей, переносим ситуационные акценты, которые дополнительно накладываются на действия персонажа, для меня это сиюминутно, временно, это то, что через двадцать лет не будет восприниматься так же остро, как и сейчас. В музыке «Золотого петушка» я прежде всего слышу очень красивый сказочный мир. Драматургия спектакля выстраивается по определенным законам, есть такое понятие как «логлайн», то есть – про что эта опера в одну строчку. Возможно, я ошибаюсь, но для меня основная тема – власть женщины. Если бы мы делали спектакль про глупого царя, тогда согласно сценарным законам должен был бы погибнуть только царь или еще кто-то стать случайной, нечаянной жертвой. Но когда погибают абсолютно все мужчины, молодые и старые, умные и глупые, – это говорит о том, что власть женщины безгранична. Для детей мы выстраиваем сюжет про принцессу и приключения в сказочной стране, взрослые же должны считывать историю про власть женщины. Не про попытку встать на путь зла, но про отказ от нее. Ведь мы даем шанс Шемаханской царице, но она им не воспользуется – из страха быть собой… Такая концепция находит отклик у актеров. Большое удовольствие, когда работа – взаимный процесс и все, что я пытаюсь донести и поставить в актерских взаимоотношениях, находит не только понимание и воплощение, но и развитие: певцы додумывают образ, вживаются в него.

– Почему вы выбрали своей дебютной постановкой в оперном театре именно «Золотого петушка». Непросто делать спектакль по прошествии почти ста лет (премьера состоялась в 1919 году), ведь на Мариинской сцене это вторая оригинальная постановка, не считая переноса спектакля Театра Шатле в 2003 году (работа японских постановщиков в стиле кабуки). Зная историю постановок оперы, а среди них были очень яркие, как российские, так и иностранные, думаю, это довольно ответственное решение.
Все очень просто, выбрала не я, а Валерий Абисалович. Это он сказал, что очень хочет поставить «Золотого петушка». Мне повезло: я сделала несколько проектов в кино с маэстро, хотя опер еще не ставила. Так как Гергиев ценит сам факт работы и результат, видимо, ему понравилось, что я делала именно в тот момент в рамках детского игрового кино, и он предложил мне подумать над постановкой. Я попросила дать мне возможность сначала сделать эскизы, написать концепт и только тогда вернуться к разговору. Все-таки кино и опера – это разные планеты. И уже убедившись, что какое-то целостное видение есть, Валерий Абисалович подтвердил намерение работать над этой постановкой.

– Чем вы руководствовались, собирая такую молодую постановочную бригаду для этого спектакля?
Всех, кто работает над спектаклем, объединяют интерес и большое желание. Возраст тут ни при чем – так совпало. Мне нравятся синкретические виды искусства – кино, опера, потому что в них вовлекается много талантливых людей, которые увлечены идеей. Мои коллеги по постановке любят музыку, чувствуют ее и считают этот мир своим на сто процентов.

– Будут ли использоваться в сценографии спектакля новые технологии, чтобы подчеркнуть индивидуальность героев, ярче обрисовать их характеры?
Для меня театр – очень консервативное пространство, этим он мне и нравится. Даже современный, самый оснащенный театр – все равно консервативен как явление, так как в нем есть ограничения, диктуемые сценой. В кино вы можете увидеть невероятно крутой полет в космосе, но не получить впечатления, а в театре – увидеть два-три очень простых образа, но почувствовать всё. В театре не спрячешься за спецэффект – театр по-прежнему требует прежде всего таланта. Я и в кино не люблю спецэффекты, потому что они очень быстро устаревают. На рекламе отрабатываются технологии, которые потом переходят в кино, но, если сейчас вы посмотрите первого «Властелина колец», то удивитесь, как дешево выглядит графика. Потому что технологии моментально устаревают и со скоростью света движутся вперед, а мы сразу их принимаем и воспринимаем как будто так и было. Но я не сторонник привносить в театр такие компьютерные эффекты, которые точно устареют. Михалков говорит, что в кино лучший спецэффект – это прямая склейка, и я с ним согласна. Если ты владеешь классическими средствами и можешь добиться яркого впечатления, то это гарантия, что и через десять лет впечатление будет таким же. То же самое в театре. Я надеюсь, что получится найти яркие решения с использованием современных технологий, которые призваны не поразить, а деликатно, даже незаметно вписаться в контекст оперы, которые будут актуально смотреться и по прошествии времени. Я бы сказала, что «Золотой петушок» – классическая постановка, сделанная современными средствами, и очень надеюсь, что старания людей, работавших над ней, сложатся в целостную картинку и спектакль получится интересный.
Беседу вели Наталья Кожевникова и Инна Родина