Чародейка

Два переплетенных любовных треугольника, ревность, измена, месть, побег, колдун, яд, два убийства, одно помешательство и ужасная гроза под занавес: в «Чародейке» есть полный комплект самых проверенных средств романтической оперы XIX века. «Чародейка» написана великим композитором, находившимся на пике творческой формы, и популярным драматургом, впервые попробовавшим себя в качестве либреттиста. Это обстоятельство определило облик оперы, чья музыка гениальна от увертюры до финала, а драматургия по своим достоинствам не всегда ей соответствует. Люди, их чувства, их отношения выписаны тонко, глубоко и живо; ситуации же, в которые они попадают, зрителю, особенно – современному, нередко кажутся чересчур мелодраматичными. Эта черта «Чародейки» повлияла на ее не слишком счастливую сценическую судьбу. Несмотря на то что в музыкальном плане она ни в чем не уступает ни «Евгению Онегину», который был написан почти десятилетием раньше, ни «Пиковой даме», созданной три года спустя, услышать ее на оперной сцене можно нечасто.
«Чародейка» – любимое детище Чайковского, ей он отдал два года напряженной работы (1885–1887) в живописной усадьбе Майданово, где композитор снимал господский дом. Корреспонденция и дневник Чайковского документируют этапы этой работы, которая то приводила в полный восторг, то доводила до нервного истощения. У композитора не было готового либретто: Ипполит Шпажинский присылал его частями, и Чайковский в письмах выражал ему свои пожелания. 20 октября 1887 года состоялась премьера в Мариинском театре; четырьмя первыми представлениями дирижировал автор. Пели выдающиеся певцы мариинской сцены, среди которых – Иван Мельников (Князь), Мария Славина (Княгиня), Федор Стравинский (Мамыров). Успеха опера не имела и выдержала только двенадцать представлений. Чайковский переживал неудачу очень тяжело; в письме к Надежде фон Мекк он отмечал: «Я непоколебимо убежден, что “Чародейка” – лучшая моя опера, а между тем ее скоро сдадут в архив».
Место «Чародейки» действительно не в архиве, а на современной театральной сцене. Любовь и свобода – две ее главные темы – относятся к категории вечных. «Чародейка» – почти трактат о разных видах любви. Любовь Кумы к Княжичу – преображающая, безоглядная, всеохватывающая любовь независимой молодой женщины. Любовь Княжича к Куме – первая пылкая любовь юноши, в этой любви отделившегося от родителей вплоть до отречения. Любовь Князя к Куме – почти животная, мучительная, удушливая страсть немолодого жестокого человека, привыкшего к насилию. Супружеская любовь Князя и Княгини растоптана обоими: его похотливостью, ее мстительной ревностью. Материнская любовь Княгини к Княжичу переворачивает ей душу, и в «бешеной аристократке» (Чайковский) мы в последний момент успеваем увидеть мать, рыдающую о погибшем ребенке.
Тема любви почти всегда связана с темой свободы. Любовь Кумы и Княжича может жить только в условиях полной свободы – и от сословного уклада, и от самоуправства родителей. И наоборот, несвобода приводит к ненависти и насилию, которое Князь совершает в рабстве у своей «любви», а Княгиня и Мамыров – в рабстве у своей «чести».
Британский оперный режиссер Дэвид Паунтни поставил «Чародейку» в 2003-м в Лисабоне и в том же году перенес спектакль в Петербург. Для него опера Чайковского/Шпажинского – это «сочиненная с огромным размахом “домашняя” пьеса», сюжет которой не привязан к историческому контексту и может разыграться где угодно и когда угодно. Домашнее насилие существовало в XV веке, продолжало происходить во времена Чайковского, никуда не делось и сегодня. Лишенная этнографического наряда, история вольнолюбивой волжской чаровницы превращается в «масштабные мелодраматические столкновения между мужем, женой, ее избалованным сыном, “другом семьи”, полубезумной тетушкой и старцем a-ля Распутин» (Д. Паунтни). Сопоставлены не наместничий терем и вдовушкин хуторок, но солидный, уважаемый дом и дом терпимости; оказывается, одно стоит другого, а в чем-то мораль борделя даже превосходит семейно-бытовую. Постановка оформлена всего в трех цветах – красном, черном, белом, – чья недвусмысленная символика подчеркивает режиссерский замысел. Несмотря на лаконичность декораций – одни и те же белые стены, одно дерево вместо целого леса в оригинальном либретто, – спектакль ярок и визуально богат. «Слушатель-зритель выйдет из театра потрясенный, но примиренный и удовлетворенный», – написал Чайковский Шпажинскому. Современный зритель помимо непосредственных эмоциональных впечатлений, обещанных ему композитором и либреттистом, получит еще и многозначные послания от команды постановщиков, виртуозно рассыпанные аллюзии, которые так интересно прочесть и расшифровать. Христина Батюшина

Постановка Мариинского театра в сотрудничестве с Национальным театром Сан-Карлуш (Лиссабон)