Равель

Называя так программу концерта, мы сознаем, что она не объемлет во всей полноте творчество одного из величайших мастеров оркестра в музыке ХХ века. Даже не очень искушенный любитель музыки наверняка хоть раз слышал фортепианные «Картинки с выставки» Мусоргского в блистательной оркестровке Равеля.
Многие симфонические шедевры самого Мориса Равеля также рождались вначале как пьесы или развернутые циклы для фортепиано. Превосходный пианист, исполнитель собственных сочинений, Равель – подлинный поэт рояля. Благодаря живописности фактуры фортепианные опусы композитора словно взывают к оркестру. Равель подчеркивал сходство своего метода композиции с работой художника, который кистью и красками переносит на холст графический набросок. «Сначала, – говорил он, – я намечаю горизонтали и вертикали, а потом, выражаясь языком живописцев, начинаю малевать».

Фортепианная «Павана памяти умершей инфанты» (1899) стала первой пьесой молодого композитора, принесшей ему популярность как среди профессионалов, так и среди любителей домашнего музицирования. Все достоинства ее безыскусной, пластичной формы, искренность лирического высказывания, плавность мелодического движения сохранены автором и в оркестровой версии этого старинного танца, а колоритные гармонии в духе Дебюсси зазвучали еще привлекательнее.

В вокальном цикле «Шехеразада» (1903) – трех поэмах для голоса с оркестром на стихи Тристана Клингзора – композитор, по его собственным словам, «подчинился обаянию Востока, которое еще в детстве глубоко захватило меня». Это было обаяние русского Востока, впервые зазвучавшего с такой силой в музыке Римского-Корсакова, Бородина, Балакирева… Но во всем – и в гибких речитативах, идущих от Мусоргского, и в орнаментальных наигрышах, в пряной оркестровке, напоминающей «Шехеразаду» Римского-Корсакова, наконец, в чисто французском изяществе вокальной просодии –ощущается яркая индивидуальность созревающего мастера.

Премьера балета «Дафнис и Хлоя» (1912) в постановке балетной труппы Сергея Дягилева (хореограф Михаил Фокин, художник Лев Бакст) стала триумфом Равеля. В две оркестровые сюиты из музыки балета, составленные автором, вошли наиболее масштабные в музыкальном отношении эпизоды партитуры. Равель определил жанр сочинения как «хореографическую симфонию»: строя музыку балета по законам крупной симфонической формы, он вносил тем самым симфонические элементы в хореографию. Вторая оркестровая сюита из «Дафниса и Хлои» особенно любима и музыкантами, и публикой.

«Гробница Куперена» – цикл фортепианных пьес, начатый Равелем в 1914 году, был завершен им по возвращении из армии в 1917-м. Цикл, по словам композитора, «посвящен в действительности не столько самому Куперену, сколько французской музыке XVIII века» и представляет собой венок старинных танцев (в духе и стиле клавирных сюит французских клавесинистов). К тому же каждая из пьес в отдельности посвящена памяти одного из погибших на войне друзей Равеля. Не меньшую популярность завоевала выполненная автором оркестровая транскрипция сюиты (1919).

«Вальс» (1920) – «хореографическая поэма», которая существует в версиях для оркестра, для одного и для двух фортепиано. «Я задумал этот “Вальс” как апофеоз венского вальса, который смешивается в моем представлении с ощущением фантастического и фатального вихря», – писал Равель. Партитуре предпослана следующая программа: «В просветах среди мчащихся вихрем туч мелькают вальсирующие пары. Облака постепенно рассеиваются: виден огромный зал, заполненный танцующими. Сцена освещается все сильнее. Блеск люстр заливает зал…». От затаенных, словно нащупывающих вальсовый ритм начальных тактов через по-штраусовски упоительную цепь вальсов – к головокружительному «танцу на вулкане» (выражение одного из современников композитора) – такова неумолимая сюжетная логика равелевской поэмы. «Вальс» предстает грандиозной картиной «гибели среди блеска».

«В 1928 году по просьбе г-жи Рубинштейн я сочинил «Болеро» для оркестра, танец в очень умеренном темпе, совершенно неизменный как мелодически, так гармонически и ритмически, причем ритм непрерывно отбивается барабаном. Единственный элемент разнообразия вносится оркестровым крещендо», – писал Равель в «Автобиографи».
В. Серов, автор известного портрета Иды Рубинштейн, под впечатлением ее ролей Клеопатры и Шехеразады в дягилевской труппе говорил, что «сами Египет и Ассирия каким-то чудом воскресли в этой необычайной женщине». Она и на этот раз покорила зрителей, разделив успех с композитором и автором декорации А. Бенуа. Премьера «Болеро» прошла 28 ноября 1928 года в Парижской опере в один вечер с «Вальсом» – еще одной «хореографической поэмой» Равеля.
С самого начала пьесы закрадывается тревога. Сдержанно-печальная, невероятно протяженная мелодия неизменной темы накладывается на железный, упорно повторяемый ритм... Когда после многократного проведения темы звучание достигает апокалиптической мощи, когда мелодия вдруг начинает дробиться на отдельные интонации, когда неожиданный сдвиг тональности словно срывает тему со стального каркаса ритма и бросает ее в пропасть надвигающейся катастрофы – невольно кажется, что рушится мир... Недаром один из друзей композитора Андре Сюарес писал в годовщину смерти Равеля: «Наваждение ритма и мелодики, явно выраженное нежелание варьировать тему... настойчивое, словно в галлюцинации, повторение одной и той же музыкальной фразы, мрачное неистовство музыки – все это, на мой взгляд, превращает знаменитую пьесу в нечто вроде «Пляски смерти».
Иосиф Райскин