Театр в годы войны

Кировский в Молотове

К 1940 году Пермь, переименованная к пятидесятилетию наркома иностранных дел в Молотов, насчитывала, согласно переписи населения, триста шесть тысяч жителей. Растянувшийся вдоль Камы на десятки километров город – речной порт и железнодорожный узел на Транссибирской магистрали – переживал стремительную индустриализацию. К старым оружейным заводам в поселке Мотовилиха добавились новые – моторостроительный и химический. С началом войны в Пермь перевезли из европейской части России еще десятки предприятий. Население агломерации удвоилось. Помимо заводов, «шарашек» и вузов в Молотов из Ленинграда был отправлен Русский музей, из Москвы – собрания Третьяковской галереи и фонды Государственной библиотеки им. Ленина.


Вид с Камы на Молотов (Пермь). 1943
Фото с сайта www.pastvu.com

«Версии, по которым в Перми оказалась труппа Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова, – пишет сотрудник Пермского театра Анна Фефелова, – разнятся. По одной из них, 19 августа 1941 года труппа в количестве трех тысяч человек была официально отправлена в Молотов. По другой, первоначальным пунктом назначения был Новосибирск, а решение о том, чтобы разместить эвакуированный театр в Молотове, принял Арий Моисеевич Пазовский, художественный руководитель и главный дирижер театра. Он родился и вырос в Перми, в семье владельца шляпной мастерской, в детстве брал уроки у пермских музыкантов. В 1897 году, не без помощи пермской общественности, продолжил образование как скрипач в Петербургской консерватории: сначала у Петра Краснокутского, затем у Леопольда Ауэра. В родной город вернулся уже дирижером. Здесь и в Екатеринбурге выступал с концертами, дебютировал как хормейстер, концертмейстер-пианист и артист оркестра, в 1905-м – как оперный дирижер».


Цит. по: История театра. URL: permopera.ru/about/history/theater (дата обращения: 28.04.2020).

Орденоносец Арий Моисеевич Пазовский (награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почета»). 1940-е
Архив Мариинского театра

По воспоминаниям артистов, в августе 1941-го их эшелон несколько дней простоял на путях железнодорожной станции. Возможно, это время было необходимо для решения жилищных вопросов; возможно, непростой задачей даже для Пазовского, народного артиста СССР (1940) и лауреата Сталинской премии (1940), стало получение официального распоряжения о том, что Кировский остается в Молотове. Кирилл Кондрашин, в 1941 году один из дирижеров МАЛЕГОТа, вспоминал, насколько болезненно проходил аналогичный процесс размещения другого ленинградского театра в Чкалове (Оренбурге) и выдворения из родных стен местного коллектива – Театра оперетты.
Труппу Молотовского театра расформировали, ее артисты влились в ансамбль, созданный на базе Молотовской филармонии. С осени 1941-го и до реэвакуации Кировского, ансамбль работал в области – в Кунгуре, Березниках, Кизеле, Соликамске и Краснокамске.

Молотовский областной театр оперы и балета. 1940-е.
Фотография из фондов музея Пермского театра оперы и балета

Пермский театр был построен в 1878 году при участии жителей города - средства на него жертвовали и купцы, и чиновники, и рабочие пушечных заводов. Театр находится в старой части города и до сего дня остается ее главным зданием. «Храм искусств» окружен садом, перед ним в 1930-е разбили еще и сквер, для чего пришлось разобрать стоявший в соседнем квартале Гостиный двор. В результате в ровной сетке улиц, застроенных скромными двухэтажными домиками, появилось важное общественное пространство.

Артисты молотовской труппы на сцене театра. 1947
Фото из фондов музея Пермского театра оперы и балета

Сам театр был невелик – партер и два яруса; характерно отсутствие «царской ложи». На его сцене выступали как музыкальная, так и драматическая труппы.

Молотов (Пермь). Гостиница «Центральная». 1940-е
Фото с сайта www.pastvu.com

Солистов Кировского разместили через дорогу от театра – в гостинице «Центральная», прозванной «семиэтажкой»: она была тогда самым высоким зданием города. По воспоминаниям Игоря Бельского, «кого-то расселили в общежитии Педагогического института, по клубам и домам культуры, – жили в фойе, оркестровой яме, в зрительном зале. Из занавеса, сукон для кулис, ящиков, досок и старых декораций делали “отдельные квартиры”. Некоторые жили на вокзале, дожидаясь ордера на право занять угол в частных домах. Хор и миманс поселили в Мотовилихе, далеком от центра районе. Путь туда лежал через пустыри, где бегали не то одичавшие собаки, не то настоящие волки. Чтобы не стать добычей зверей, по одному не ходили, собирались после вечерних спектаклей большой толпой»*.

* Абызова Л. Игорь Бельский. Симфония жизни. СПб. : АРБ им. А. Я. Вагановой, 2000. С. 31.

Дорога на Мотовилиху через Егошихинский лог. 1940-е
Фото с сайта www.pastvu.com

13 сентября эвакуированные ленинградцы открыли сезон на сцене Молотовского областного театра оперы и балета. Сцена его была значительно меньше кировской, поэтому пришлось перерабатывать спектакли, заново писать декорации. Репетиционный зал пермского театра не вмещал и половины кордебалета, так что все репетиции проводились на сцене.

Сцена из спектакля «Иван Сусанин». В центре Георгий Нэлепп (Собинин), слева Иван Яшугин (Иван Сусанин)
Архив Мариинского театра

Балерина Татьяна Вечеслова вспоминала: «Первый спектакль на открытии театра – “Иван Сусанин” (в котором я танцевала вальс) – прошел тихо, без успеха. Ни великолепное звучание оркестра под управлением Ария Пазовского, ни замечательные молодые голоса Ольги Кашеваровой, Георгия Нэлеппа, Ивана Яшугина не растопили льда в зрительном зале. <…> Казалось, что театром никто не интересуется. “Ничего, – думали мы, – следующий спектакль – «Лебединое озеро». Все будет по-другому”»*.

* Вечеслова Т. Я – балерина. Л. ; М. : Искусство, 1964. С. 145–146.

Фрагменты сентябрьской афиши 1941 года. Молотов (Пермь)
Архив Мариинского театра

Продолжение воспоминаний Вечесловой: «Наши надежды не оправдались. Даже блестящее выступление Дудинской и Сергеева не вызвало ожидаемой реакции. В последнем акте опустили занавес при полной тишине полупустого зрительного зала. “Кому нужен наш балет? – думали мы. – Кругом льется кровь, один за другим сдают врагу города нашей родины, неделями сидят на вокзалах беженцы, а мы будем танцевать и пытаться доказывать, что кому-то нужно наше искусство!” Среди актеров, особенно мужчин, раздавались и такие реплики: “Стыдно мазать рожу и, одеваясь в пестрые тряпки, паясничать перед страдающими людьми”. <…> Актеры взялись за госпитальные дежурства. После спектаклей, едва успев стереть грим, они, полуголодные, шли в госпиталь и дежурили там до утра, а оттуда – прямо на репетиции. <…> Успех и любовь зрителя пришли к нам скорее, чем мы ожидали. От спектакля к спектаклю повышался и все возрастал интерес к нашему театру»*.

* Вечеслова Т. Я – балерина. Л. ; М. : Искусство, 1964. С. 145–146.

Билет на спектакль 19 сентября 1943 года и письмо зрительницы, присланное к 200-летию Театра им. С. М. Кирова
Архив Мариинского театра

Спустя много лет в театр пришло письмо – свидетельство любви, завоеванной артистами в эвакуации. Зрительница военных спектаклей прислала свою реликвию – билет в Молотовский театр на спектакль ленинградцев. В военные годы, чтобы раздобыть билет, театралам порой приходилось даже ночевать у касс.

Фрагменты афиши Кировского театра в Молотове (Перми). 1941
Архив Мариинского театра

Из кого состояла публика? В Перми за шестьдесят лет деятельности собственного оперного театра сформировался разборчивый зритель. В 1916 году в городе был основан первый на Урале университет, а в 1920–1930-х к нему добавилось еще несколько вузов. С началом войны приезд огромного числа культурных деятелей из Москвы и Ленинграда – сотрудников Русского музея и Третьяковской галереи, Ленинки и научных институтов – также повлиял на настроения общества. «Если перед войной членами Пермского отделения Союза советских писателей было всего шесть человек, то за счет эвакуированных число их увеличилось до 70»*. В Перми находились в эвакуации Михаил Слонимский, Вера Панова, Осип Брик, Василий Катанян и Лиля Брик (в Перми была напечатана ее книга о Маяковском «Щен»). Вениамин Каверин, корреспондент газеты Северного фронта, в 1943 году приехал к семье (они жили в той же «семиэтажке», что и артисты театра), и, по воспоминаниям его дочери, они часто ходили на спектакли Кировского. В Кировский театр ходил даже Саня Григорьев, герой романа «Два капитана», который волею Каверина во время войны тоже оказался в Молотове, в госпитале. Отклики о впечатлениях от спектаклей можно найти в воспоминаниях актера Георгия Буркова, уроженца Перми.

* Ивинских Г. Пермь театральная и культурная в годы войны (1941–1945) // Армия и общество. 2014. № 4. С. 94. URL: cyberleninka.ru/article/n/perm-teatralnaya-i-kulturnaya-v-gody-voyny-1941-1945 (дата обращения: 29.04.2020).

Эскизы Натана Альтмана к концерту 12 марта 1942 года
Архив Мариинского театра

Натан Альтман с семьей эвакуировался в Молотов вместе с театром – и 1 октября 1941-го был принят на работу главным художником *. Поскольку все декорации остались в Ленинграде, ему пришлось практически заново оформлять «Фауста», «Князя Игоря», «Дубровского» Направника, «Лауренсию» Крейна, а также оперы «В бурю» Хренникова, «Щорс» Фарди, «Три встречи» Ходжа-Эйнатова.
В Молотове спектакли шли почти каждый день, к ним зачастую добавлялись ночные концерты. Уже за первые полгода труппа показала горожанам восемнадцать различных опер и балетов. Параллельно шли репетиции новых постановок.

* Личная карточка. Архив Мариинского театра

Программка праздничного концерта 1 мая 1942 года
Архив Мариинского театра

К 1 мая 1942 года был подготовлен большой концерт-спектакль, для которого характерная танцовщица и балетмейстер Нина Анисимова поставила хореографическую сюиту. Артисты ее называли «Три мая». Татьяна Вечеслова вспоминала: «Первое действие разворачивалось в 1913 году. К. Сергеев исполнял роль студента, я играла роль подпольщицы. Второе отделение – 1936 год – мир. А потом в разгар бала врывался протяжный вой сирены – началась война. Под звуки рахманиновского “Прелюда” я танцевала мать, потерявшую ребенка. В те дни этот танец звучал как патриотический клич»*.

* Вечеслова Т. Я – балерина. Л. ; М. : Искусство, 1964. С. 154.

Сцена из спектакля «Емельян Пугачев». В центре Иван Яшугин (Пугачев). Молотов (Пермь). 1942
Архив Мариинского театра

К ноябрьским праздникам приурочили премьеру оперы Мариана Коваля «Емельян Пугачев». В годы войны сюжеты на темы героической борьбы с врагом – от «Ивана Сусанина» и «Князя Игоря» до «Александра Невского» Прокофьева – были особенно востребованы. В соответствии с советской идеологией образ Пугачева в опере был героизирован, пугачевский бунт представлен как народное восстание.
Коваль – в прошлом активный деятель РАПМ (Российской ассоциации пролетарских музыкантов) – не скрывал своей приверженности к так называемому демократическому направлению в музыкальном искусстве. Автор песен и вокальных циклов на стихи советских поэтов, он в течение нескольких лет был художественным руководителем Русского народного хора им. Пятницкого. Для оперы он смог написать только клавир, который оркестровал Дмитрий Рогаль-Левицкий, профессор Московской консерватории, блестящий знаток оркестра, автор теоретических трактатов об инструментовке. Критики отмечали несоответствие «пышно-картинной и несколько “французской” по колориту партитуры Рогаль-Левицкого складу музыки Коваля – подчас нарочито грубоватой и примитивной по гармониям»*.

* Богданов-Березовский В. Ленинградский государственный академический театр оперы и балета имени С. М. Кирова. Л. ; М. : Искусство, 1959. С. 212.

Федор Федоровский. Каторжники. Эскизы к опере «Емельян Пугачев»
Архив Мариинского театра

Одной из выдающихся сторон спектакля, по общему мнению, была сценография Федоровского – с дотошным знанием примет времени, героическая по тональности.

Сцена из спектакля «Емельян Пугачев». Молотов (Пермь). 1942
Архив Мариинского театра

За эту оперу создатели спектакля – Арий Пазовский, Леонид Баратов, Федор Федоровский и Мариан Коваль – были удостоены в 1943 году Сталинской премии I степени.

Ксения Златковская, Арам Хачатурян и Татьяна Вечеслова. Молотов (Пермь). 1942
Архив Мариинского театра

Следующей премьерой театра стал балет «Гаянэ», который начали репетировать еще в Ленинграде. Ставила его Нина Анисимова. Для завершения партитуры в Молотов приехал композитор Арам Хачатурян.
«Помню, как я беседовал с каждым исполнителем сольных партий, как на репетиции расчленял музыку каждой вариации, каждого танцевального дуэта, чтобы актерам ясна была идея, смысл»*, – вспоминал Арам Хачатурян. «Нередко мы собирались у Хачатуряна посмеяться, пошутить, – писала участвовавшая в премьере балерина Татьяна Вечеслова. – Однажды он угостил нас неведомо как сохранившейся бутылкой красного вина – в то время это было неслыханной редкостью»**.

* Хачатурян А. Хореографическая амплитуда // Константин Сергеев : сб. ст. М. : Искусство, 1978. С. 187.
** Вечеслова Т. Я – балерина. Л. ; М. : Искусство, 1964. С. 144–145.

Натан Альтман. Эскиз занавеса к балету «Гаянэ»
Архив Мариинского театра

Альтман оформил занавес, на котором изобразил древних рыцарей, а на заднике сцены – гряды гор и хлопковые поля. В театре ходила шутка:
Говорят, что на Севане
Мало знают о Натане.
Но, наверно, и Натан
Мало знает про Севан!

Художником по костюмам стала Татьяна Бруни.

Татьяна Бруни. Эскизы костюмов курдов и Гаянэ
Архив Мариинского театра

Сцена из балета «Гаянэ». Молотов (Пермь). 1942
Архив Мариинского театра

Премьера балета состоялась 9 декабря 1942 года. Нина Анисимова писала в многотиражке театра: «В дни, когда готовится премьера, фашисты рвутся к Закавказью. Наш спектакль – это братский привет героическим народам Кавказа»*.

* За советское искусство. 1942. № 6.

«Гаянэ». Татьяна Вечеслова (Нунэ) и Николай Зубковский (Карен)
Архив Мариинского театра

В финале спектакля герои балета – армянские колхозники, – стоя у репродукторов, слушали весть о вступлении на советскую землю немецких захватчиков. Озорные Нунэ и Карен, роли которых исполняли Татьяна Вечеслова и Николай Зубковский, первыми уходили на фронт. Зрительный зал провожал их аплодисментами. Новая редакция балета, с другим финалом, появилась уже по возвращении театра в Ленинград. А в Молотове артисты выходили на сцену в солдатской форме, и в антракте некоторые, пользуясь «служебным положением», бегали через дорогу в гастроном, где военным продавали булочки без карточек **.

** Абызова Л. Игорь Бельский. Симфония жизни. СПб. : АРБ им. А. Я. Вагановой, 2000. С. 48.

Сцена из балета «Гаянэ». Владимир Пономарёв – Ованес, Николай Зубковский – Карен, Татьяна Вечеслова – Нунэ. Молотов (Пермь)
Архив Мариинского театра

Спектакль надолго остался в репертуаре Театра им. С. М. Кирова. Изначально работа над балетом по партитуре с названием «Счастье» была для хореографа Нины Анисимовой способом вернуться к творческой жизни после ареста и пребывания в лагере в Карагандинской области (в 1938–1939 годах).

Екатерина Гейденрейх. 1942
Фотография с сайта bessmertnybarak.ru

В Перми к ленинградцам присоединилась еще одна жертва обвинения по той же, что и Анисимова, статье 58-10 («Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений»). Екатерина Гейденрейх, в прошлом артистка Мариинского театра, преподававшая в Ленинградском хореографическом училище, в апреле 1942 года в блокадном Ленинграде была арестована по доносу, осуждена на десять лет и этапирована на Урал, в Усольский лагерь в Соликамске. После освобождения возобновила преподавательскую работу в Ленинградском хореографическом училище, находившемся в эвакуации в Молотовской области. Когда училище вернулось в Ленинград после снятия блокады, Екатерина Гейденрейх, лишенная права вернуться в родной город, осталась в Молотове руководить созданной при театре хореографической студией. В 1945-м студия была преобразована в Молотовское хореографическое училище, она стала его первым художественным руководителем.

Артисты Кировского театра в фойе Молотовского театра
Архив Мариинского театра

К ленинградской труппе в Молотове присоединились некоторые местные артисты. Один из них, танцовщик Юрий Монковский, вспоминал, что в его обязанности входили и хозяйственные работы. Отопление в театре было печное, и по ночам бригады артистов разгружали на станции поленья и доставляли их на грузовом трамвае в театр.
Возможно, из-за печей в декабре 1942-го в театре вспыхнул пожар. «Стоял 35-градусный мороз, – вспоминает Монковский. – Как ворваться в окруженное пожарными, окутанное дымом здание? Сбоку, как черные загадочные птицы, из театра вылетали на снег костюмы, которые еще можно было спасти. <…> С моим другом Николаем Завьяловым мы осторожно вытаскивали из снега обгоревшие царские одежды. <…> Так как в антрактах я работал “верховым”, то есть поднимал декорации с мостика веревками, то, вооружившись ножом, я побежал на рабочее место. Едва успел перерезать веревки, державшие падуги кулис, как со стороны сцены, из коридора солистов послышались крики. Необходимо было вытащить из класса рояль, на котором в свое время играл чуть ли не сам Чайковский. Из-за дыма пришлось сползать с мостика на ощупь. Едва мы успели вытолкать рояль, как через минуту в огонь рухнул пол. <…> Безысходность и растерянность охватила всех: костюмов нет, декорации попорчены, не говоря о самом театре. После того как пожар потушили, коллектив собрался на сцене. Всех интересовало, когда сможем возобновить спектакли. Директор театра Евгений Михайлович Радин заявил коротко: “Сегодня пойдет «Гаянэ»”. <…> Пришедшие вечером зрители не узнали зала: ярусы были затянуты зыбкой пеленой дыма, сквозь которую едва просвечивала люстра. Выяснилось, что балет можно смотреть только из центральной части партера, публика ярусов и галерки вынуждена была стоять в проходах. В сером тумане действие на сцене выглядело как в аквариуме. Это было ужасно. И это было прекрасно»*.

* Монковский Ю. Призвание. СПб. : Скифия-принт, 2017. С. 231–238.

Центральная библиотека Молотова (Перми). 1940-е
Фото с сайта www.pastvu.com

Помимо спектаклей артисты давали симфонические концерты. Камерный оркестр под управлением Исая Шермана выступал в читальном зале библиотеки, в двух шагах от театра, где также выступали приезжавшие на гастроли Генрих Нейгауз, Эмиль Гилельс, Давид Ойстрах, Яков Флиер. 

Концерт, с первым исполнением Седьмой симфонии Шостаковича оркестром Кировского театра, был приурочен к 25-й годовщине Красной армии, к 23 февраля 1943 года
Архив Мариинского театра

Детальный портрет Пазовского-дирижера оставил дирижер Кирилл Кондрашин, бывавший на спектаклях Пазовского в Кировском в Ленинграде, а потом работавший с ним в Большом театре.
«Пазовский был неутомим в работе. В начальной фазе постановки спектакля у него шли многочасовые индивидуальные уроки. Они продолжались две-три недели. Потом начинался период спевок, тоже две-три недели. Затем шли сидячие репетиции. И ни одна его репетиция никогда не была повторением прошлого. <…> Задачи, которые он поставил, и то, чего он добивался, – это высшая точка мастерства, которую мне приходилось наблюдать. Это близко к Тосканини по степени реализации оркестром его намерений. По пластинке Тосканини вы можете расставить нюансы в “слепой” партитуре, вроде как раскрашивают картинку дети. У Пазовского была такая же точность. Он никогда не вмешивался в текст, всегда корректировал только балансом звучности и достигал совершенно блестящих результатов. <…> В партитурах у Пазовского были мудрые эмоциональные заметки: “вопросительно”, “жалобно”, “повелительно”. Я просматривал партитуру Седьмой симфонии Шостаковича, которой в свое время он дирижировал в Перми. Там в кульминации после “нашествия” написано “клятва”. Очень точное и емкое определение. Он был большим мастером психологии музыки»*.

* Кондрашин К. Воспоминания. URL: biography.wikireading.ru/271636 (дата обращения: 27.04.2020).

На фото сидят Арий Пазовский, Николай Гусаров (секретарь Молотовского обкома и горкома), Сергей Прокофьев, стоят певцы Георгий Нэлепп, Борис Фрейдков, Ольга Кашеварова. Молотов (Пермь). 1943
Архив Мариинского театра

Летом 1943 года в Молотов приехал Сергей Прокофьев. Театр пригласил его для возобновления работы над «Золушкой». После рассмотрения нескольких кандидатур хореографов постановка нового балета была поручена танцовщику Константину Сергееву, на тот момент еще не пробовавшему себя в качестве балетмейстера. Прокофьев по просьбе Сергеева вносил изменения в написанные ранее фрагменты и охотно прислушивался к предложениям хореографа: «Требуйте от меня что хотите, пока пишу, – говорил он. – Написал – всё!»* В плане партитуры появились новые танцы, и в течение почти года балетмейстер порциями получал уже из Москвы музыкальный материал от композитора, в ноябре 1943-го – с пометкой Прокофьева: «Боюсь только, мои новые номера “Золушки” покажутся Вам очень кислыми, я ведь здесь страдаю без сладкого!»**

* Сергеев К. С верой в победу // Советский балет. 1985. № 3. С. 61.
** Переписка с композитором С. С. Прокофьевым о постановке балета «Золушка» // ЦГАЛИ. Ф. 337. Оп. 1. Ед. хр. 200. Л. 51 об.

Репетиция балета «Золушка». Молотов (Пермь)
Архив Мариинского театра

Репетиция балета. В центре Ксения Юргенсон. Молотов (Пермь)
Архив Мариинского театра

Поскольку на сцене театра репетировался текущий репертуар, над постановкой «Золушки» работали в помещении Дома Красной армии. На его сцене, задернутой занавесом, было хранилище картофеля *, а в зрительном зале, освобожденном от стульев, рождались танцы будущего спектакля. Свет софитов «Золушка» увидела только в Ленинграде – премьера состоялась в 1946 году.

* Кремшевская Г. Наталия Дудинская. Л. ; М. : Искусство, 1964. С. 57.

Татьяна Вечеслова (Лиза) и Николай Зубковский (Колен) в балете «Тщетная предосторожность». Молотов (Пермь)
Архив Мариинского театра

И зрителям, и артистам были очень нужны светлые, веселые, сказочные спектакли. Летом 1943-го выпустили комическую «Тщетную предосторожность». «От “Тщетной” в памяти осталось ощущение кокетливой, смешливой Вечесловой – Лизы и живого, с “горящим глазом” Зубковского – Колена. Оба были танцовщиками оптимистического склада, актерами-импровизаторами. Никогда не забуду, как Зубковский вдруг, ошеломив всех, выскакивал из снопа и прилаживал себе “усы” из соломы»*, – вспоминал Аскольд Макаров, в 1942-м досрочно (за год до окончания Ленинградского хореографического училища) принятый в Молотове в труппу.

* Макаров А. Старший друг // Николай Зубковский : сб. СПб. : Андреев и сыновья, 1993. С. 62.

Программка выпускного спектакля Ленинградского хореографического училища 1943 года
Из архива Галины Силиной

Привычную связь театра и хореографического училища, в Ленинграде занимавшихся и репетировавших в одних залах на улице Зодчего Росси, в эвакуации поддерживали. Как и дома, в Молотове летом 1942 и 1943 годов театр уступал сцену детям для традиционных выпускных спектаклей училища.

Первоначально, еще в июле 1941-го, учащихся с первого по седьмой класс вывезли из Ленинграда под Кострому. Старшие классы училища были эвакуированы тем же эшелоном, что и театр, но разместили их в селе Платошино, в шестидесяти километрах от Молотова. Через несколько недель училище воссоединилось в селе Полазна. Туда, преодолевая сорокакилометровый путь, наведывались артисты, совмещавшие сценическую деятельность с педагогической. Летом 1942 года училище переехало в село Нижняя Курья – поближе к театру, за двадцать километров от города. А старшеклассники поселились в Молотове, на улице Луначарского, 37 (в здании, где позже разместится хореографическая студия при театре – будущее Пермское хореографическое училище). С ними занимались артисты театра: классику преподавал Борис Васильевич Шавров, характерный танец – Андрей Васильевич Лопухов.

Татьяна Бруни. Эскиз декорации к балету «Спящая красавица»
Архив Мариинского театра

6 октября 1943 года в Молотове состоялась премьера «Спящей красавицы». Густонаселенный балет к условиям небольшой молотовской сцены приспособил Владимир Пономарёв.

«Спящая красавица». Сцена из спектакля
Архив Мариинского театра

В спектакле были заняты и дети, воспитанники Ленинградского хореографического училища. Нинель Кургапкина, в то время ученица, вспоминала: «Нам чрезвычайно нравилось не только репетировать наравне со взрослыми, но и просто бывать в Пермской опере... Там было тепло и уютно, в буфете продавали вкусные бутерброды. Нам, отвыкшим от комфорта, забывшим аромат яблок и сладость конфет, все это казалось сказочным и неправдоподобным. В антракте зрители рассказывали друг другу, с каким трудом они доставали билеты: приезжали за несколько десятков километров из разных мест и с ночи занимали очередь. Мы “подслушивали” эти разговоры. Гордились невероятно, считая, что это имеет отношение и к нам: как-никак мы тоже уже “почти артисты” Кировского театра!»*

* Кургапкина Н. Жила рядом с героями // Советский балет. 1985. № 3. С. 49.

«Ночь перед Рождеством». Эскизы Федора Федоровского
Архив Мариинского театра

1943 год завершился премьерой оперы Римского-Корсакова «Ночь перед Рождеством», ее действительно показали в сочельник – 24 декабря 1943 года. Постановка была осуществлена в преддверии столетнего юбилея Римского-Корсакова. Опера оказалась новинкой и для слушателей-зрителей, и для артистов театра. И ставилась она режиссером Леонидом Баратовым, дирижером Арием Пазовским практически «с чистого листа». Традиций попросту не существовало, если не считать общих традиций исполнения корсаковского репертуара. Думается, во многих сценах художественная инициатива исходила от Федора Федоровского, его сценографии, которая, как всегда, была продумана в деталях и верна эпохе, местному колориту.

«Ночь перед Рождеством». Сцена из оперы. Ольга Кашеварова (Оксана), Иван Тоцкий (Чуб), Георгий Нэлепп (Вакула)
Архив Мариинского театра

«Ночь перед Рождеством». Дирижер Арий Пазовский и режиссер Леонид Баратов с артистами после премьеры. 1943
Архив Мариинского театра

Три работы Пазовского в Кировском театре были удостоены высших государственных наград – Сталинских премий: «Иван Сусанин» (1941), «Чародейка» (1942), «Емельян Пугачев» (1943). В январе 1944-го приказом Комитета по делам искусств СССР он был назначен главным дирижером в Большой театр. В апреле перевод получил также и Леонид Баратов – главный режиссер Кировского. В Пермь, в Театр им. С. М. Кирова, на должность главного дирижера был отправлен Борис Хайкин, дирижер МАЛЕГОТа, находившийся с театром в Чкалове (Оренбурге).

Галина Уланова в «Жизели»
Архив Мариинского театра

После снятия блокады Ленинграда, весной 1944-го артисты начали собираться домой. «Город Молотов тоже готовился к отъезду театра. На “Жизели” с Улановой становилось страшно, что обвалятся балкон и галерея. Столько народу пришло посмотреть последний спектакль. Люди стояли в проходах, чего раньше не разрешалось, и точно хотели навсегда запечатлеть облик большой артистки, с которой расставались»*.

* Франгопуло М. Государственный ордена Ленина академический театр оперы и балета им. С. М. Кирова // Ленинградские театры в годы Великой Отечественной войны. М. ; Л. : Искусство, 1948. С. 91.

Афиша последних спектаклей Театра им. С. М. Кирова в Молотове (Перми). 1944
Архив Мариинского театра

«29 мая мы снова на перроне молотовского вокзала, к которому почти три года назад подошел наш ленинградский поезд. Только вместо теплушек стоят классные вагоны с ковриками на полу, чистыми занавесками на окнах и белоснежным бельем. <…> 2 июня пришел первый эшелон, 5 июня вышел второй, 9-го – третий»*.

* Франгопуло М. Государственный ордена Ленина академический театр оперы и балета им. С. М. Кирова // Ленинградские театры в годы Великой Отечественной войны. М. ; Л. : Искусство, 1948. С. 92–93.

Любое использование либо копирование материалов сайта, элементов дизайна и оформления запрещено без разрешения правообладателя.
user_nameВыход